В динамике раздался щелчок, послышался легкий треск, и … что такое – тишину спящего вагона будят …петухи?! Мы ведь с каждым днём все дальше от петушиных краёв. Но щемящий душу звук – “Ку-ка-ре- ку!” – зарю нам играют утренние птицы! Сначала тихо, будто издалека. Потом петушиная стая – ближе, и вот птицы уже расхаживают прямо по крыше вагона, распетушились на десятки голосов – пинают своим искусством бригаду! А могли бы пленять издалека… Петухи – птицы серьёзные. Но тут никакие увещевания – ребята, надо разбиться на голоса и петь, кто первым, кто вторым голосом – не помогают. Когда в одном месте больше двух особей собирается, начинаются петушиные соревнования – кто громче. А как хочется единоголосия! Чтобы они, собравшись вместе, грянули хором! Тогда о нашем передвижении узнавали бы во всех поселках БАМа сразу! И даже – на вторых путях.
Здесь всё почти так, как в Таргизе. И я снова – монтёр пути… Вместо ручки и блокнота – рельсы, шпалы и лопата. Вместо редакционного кабинета – полотно железной дороги. Но пишущая ручка – стрела путеукладчика, по-прежнему указывает направление – на восток. Теперь на полотне, как на редакционном столе, разлинованные листы – уже уложенные звенья. Их я раскладываю с верными друзьями – Байковым, Графовым, Заботиным. И снова со всей бригадой Бондаря наношу на полотно свои записи – … Мы все наносим, каждый по своей строке. На каждом листе делаем свои пометки – молотками, ломиками, домкратами, шпалоподбойками. И конечно, – простыми совковыми лопатами. Такие записи может оставлять здесь каждый физически здоровый парень. Чтобы надпись не стиралась, записи надо делать на каждой линейке, и даже между ними…
Кто-то уже прошёл по коридору… Наверное, Графов. Он и в “бронепоезде” не изменяет своей привычке вставать первым… Или из купе, где расположена радиорубка, вышел Володя Заботин. Мы не на виду друг у друга, как было на вторых путях – тогда на всех был один класс. Сейчас на каждого апартамент – купе спального вагона в голубом вагоне. Стоит голубой вагон на 593 километре, у выходной стрелки станции Янчукан, в составе жилищно-бытового комплекса путеукладочной бригады. Он надёжно укрывает нас от снежных зарядов и морозов. Здесь уютно, тепло. Соседний – вагон столовая. Он же – наша кают-компания. Есть в составе даже баня. Это наше время и здоровьесберегающий комплекс.
Замыслили его ещё на подступах к Кичере… И кажется, я оказался свидетелем его начала… В тот день я хотел заснять бригаду на укладке – сквозь сон услышал, как над посёлком прогрохотал рабочий поезд со звеньями. Рельсы перешагнули реку Холодная – укладка должна вестись где-то сразу за мостом. Я люблю это место и когда еду в Кичеру или дальше по трассе, не упускаю возможности полюбоваться чозенией. Здесь, разрывая отрог Байкальского хребта, в долину Байкала вырываются три стремительных потока. Посредине – голубой – это мчится к озеру сама река Холодная. И по её берегам – два нежно-розовых ручейка: тонкими мазками веточек чозении обозначила свои намерения близкая весна. Эта реликтовая ива ринулась на простор – стараясь успеть к Байкалу, пока воды Холодной ещё укрыты слоем льда. Позже цвет пропадает. Точнее – его скрывают распустившаяся листва. И сожалею, что жители России лишены удовольствия любоваться чозенией в начале марта – Байкал самый западный ореол распространения реликтовой ивы. Дальше, в Сибири, Европейской части России она не произрастает. Чозения пережила оледенение Земли. Деревца укрепляются на каменистых берегах, разрывает нежными корнями камень. Вроде невзрачное деревце – от силы десяти метров росточка – а какой характер, такая стойкость! И я, с головой окунувшись в розовый поток, в задумчивости иду к полотну железной дороги. Черты, которые делают честь любому человеку, в нас вкладывает природа. Вот так, ненавязчиво, вроде бы даже случайно. Но когда я пытаюсь понять, почему я здесь всё же останавливаюсь, прихожу к мысли, что оттенки цвета – это только первопричина… Я же любуюсь этим устремленным к простору потоком еще и потому, что уважаю дерево за проявленный …характер.
Путеукладчик где-то впереди, за поворотом. А вот и бригада – после укладки ребята рихтуют путь…
– Десять ящиков вперед! В гору!- слышу голос Бондаря.
– Подобрались! – отзывается Огородничук. – И-и-и – раз, и-и-и – раз…
– Хорош, еще двадцать ящиков вперёд!
Родные голоса, знакомые команды!
– Федор Павлович, разговор есть, – между командами успевает крикнуть Бондарь. Все ребята в белых касках, на которых Гена Титов нанёс два слова – “БАМ” и “Витим” – уже приготовились двигать рельсы…
– Послезавтра в девять вечера – пятилетие бригады…
– Знаю, Фёдорович уже озадачил…
– Вот! Будет здорово, если подкинешь для бригадной газеты новые фотографии!
– А первые мосты – автодорожные – разве уже не история? А фото первого дня бригады не нужны? – засмеялся я.
Но продолжить воспоминания не удалось – к бригаде подкатил УАЗик управляющего трестом, из кабины выкатился плотный невысокий человек с голубыми чуть навыкате глазами Ходаковский.
– Здравствуйте, гвардейцы! – шумно здоровается с каждым членом бригады, не обходит вниманием и меня. Признаюсь, манера Ходаковского мне симпатична. Всегда приподнятый деловой тон. Об укладке говорят коротко – целый состав сплоток ожидает бригаду – перспектива дня вся перед глазами. Разговор заходит о завтрашнем дне…
– Каждый день вы тратите на дорогу – то есть – отнимаете время от укладки – сорок-пятьдесят минут…
– С каждым днем всё меньше…
– Потому что приближаетесь к Кичере. Но надо думать о времени, когда от дома будете удаляться… Какими темпами, Саша, поведёте укладку тогда?
– Хорошо бы, Феликс Викентьевич, и нам организовать жилищно-бытовой комплекс, как в бригаде Валентина Шпенькова на Центральном участке… Я был у них, и, честно говоря, позавидовал ребятам. Это же дом на колёсах! Там всё для нормального отдыха есть: вагон-столовая, спальный вагон и даже – мечта охотника – вагон-баня. В других вагонах, на платформах разместились мастерские, сушилки и даже красный уголок, спортзал и библиотека!
– Вагоны, платформы в ОВЭ подберем… Не новые, правда…
– Это не страшно – всё равно внутренности придется перепланировать. А вот об одном вагоне, Феликс Викентьевич, надо побеспокоиться особо. Я говорю о вагоне-клубе. В МПСе такие вагоны есть… Тогда мы и театр поставим на колёса. И по мере продвижения рельсов, будем двигать досуг строителей.
– Идея замечательная: рельсы пришли – театр приехал, – согласился, улыбаясь, Ходаковский… – Если вопросов ко мне нет, работаем дальше, – сказал он, подводя черту в разговоре с бригадиром. Затем поглядел на меня и объявил Бондарю. – А корреспондента я у вас похищаю – у меня к нему есть разговор.
– Идём в ритме Ангарстроя – 50-60 километров, – продолжил Ходаковский, когда УАЗик вырулил на притрассовую дорогу. – Проехал по всей трассе, везде работы ведутся… Правда, темпы могли быть и выше, хотя последний перегон по рельефу – труднейший из всех предыдущих. Объёмы освоения капиталовложений на порядок выше, чем у проходчиков. Но по газете этого накала не ощущаю…
Он испытующе укоризненно взглянул на меня.
Последние слова управляющего и его взгляд меня снова озадачили. Но не удивили – их Ходаковский повторяет едва ли ни на каждой новой встрече. Чаще всего мы сталкиваемся на перегоне, но и в коридорах управления строительства он не упускает случая проинформировать корреспондента. Неловкость, которую я испытываю при этих разговорах, возникает из-за редакционных распределениям обязанностей. И, судя по реакции управляющего, я свой хлеб отрабатываю …честно. И на редакционных летучках я только и слышу, что материалы о строительстве тоннелей “задавили” и …сельское хозяйство, и пропаганду, и письма. Разве материалов других журналистов, которые в бригаде Бондаря буквально прописались, недостаточно?
Если так, созывайте пресс-конференцию и призывайте не только районную газету – вон какой солидный отряд собкоров, спецкоров разных республиканских и всесоюзных газет ежедневно колесят по притрассовым дорогам, выискивая интересные материалы, а телевизионщики, кинохроникёры умудряются ещё и вертолёты задействовать. Настраивайте эту армию на дела созидательные – это и будет ощутимая поддержка! И ещё на одно важное обстоятельство придётся обратить внимание журналистов. Надо не только командирам производства, но и рядовым строителям, корреспондентам понимать – не рельсом единым живёт БАМ! Пишите, показывайте мостовиков, земляников, тоннельщиков! И коллеги пишут и показывают кого-то из них. Но при этом мимо укладки не проедут… И получается – бригада Бондаря появляется на экране в три раза чаще! Понимаю – это происходит по очень простой причине: путеукладчик на всём Бурятском участке один. И работающая с ним бригада монтёров пути тоже одна. И кто пройдёт, проедет мимо этого коллектива, тот не подведёт черту под своим пребыванием на БАМе. Звено, уложенное на насыпи, на мосту, в тоннеле, подводит итог работе тысяч и тысяч строителей БАМ!
– Вы посмотрите в каких условиях работают люди! – продолжал, между тем, насупив брови, Ходаковский. – За десятки километров от жилья, на 40-градусном морозе, на ледяном ветре. А тоннельщики? Мы им, понимаешь, построили жильё, базы, объекты соцкультбыта – всё то, чего ещё и сами не имеем. И когда мы почти всё сделали, мало – говорят. И министр разрешил достраивать своими силами. От объекта живут в 5-6 километрах, на работу их возят, понимаешь, автобусами. Ну и что с того, что под землёй? Зато летом там прохладно, и зимой не холодно! Они Байкальский тоннель пятый год ковыряют, а вы , понимаешь, трубите о героических усилиях проходчиков и рекордах на проходке… А перегон Нижнеангарск – Кичера почти те же 60 миллионов стоят, что и Байкальский тоннель… А мы его проходим за один год! – И объёмы освоения капиталовложений на порядок выше, чем у проходчиков… – повторяет Феликс Викентьевич. – Но по газете этого накала не ощущаю…
От моего собеседника, несмотря на то, что он говорит о морозах и трудностях, пышет жаром…А я усмехаюсь: нагрузки, которые испытывают монтёры пути, я испытал ещё в бригаде Лакомова. Да и здесь, на свежем воздухе, появляюсь не только по журналистским обязанностям. Даже успел испытать аномальные температуры у моста через Верхнюю Ангару… Таких морозов, как в Верхнеангарской котловине, героиня классика, точно, не испытывала. От её “мороз крепчал”автор позволил себе саркастическую улыбку. Какие мысли и ощущения возникли бы у Антона Павловича в этот вечер на Верхней Ангаре, когда мороз зверствовал?!
Я едва не околел, пока добирался от дороги до бригадного вагончика…
-Что так поздно? – удивился Байков. Заиндевелая борода придающая его фигуре новогоднюю стать, а каждый выдох добавлял этой сказочной таинственности особое очарование. – Сегодня будет много работы – даже рекорд укладки… И нечего мёрзнуть – давай к нам, на разогрев – на “машку”. Прежнюю специальность, надеюсь, не забыл?
– Не забывается такое никогда…
– О, Павлыч, ты, как всегда, вовремя! – шумно поздоровался Бондарь. – Гляди на время – сколько? Вот именно – шесть часов! А нам сказали мост будет готов к укладке сегодня в 8 утра! Приехали, ждем час, два – мостовики на мост не пускают! Сказали – после обеда. Ладно, поехали на обед… Приехали – в три! Потом сказали – в четыре… А въехали мы на первый пролёт только в пять! А впереди 4 кэмэ и ещё 300 метров – и станция Уоян. Там уже и трибуну построили – утром приготовились встречать первый поезд! А нам до этой трибуны пилить ещё и пилить – всю ночь!
Приехали люди из Нового Уояна, беспокоятся: а вдруг к 14 часам следующего дня – времени прибытия первого поезда – не успеем?! Здесь всё мостоотрядовское начальство. Или почти всё. Приехало не с пустыми руками – а с забитой новогодними товарами и продуктами автолавкой. Со звоном и шипением ударила о последний пролёт бутылка шампанского – полетели стёкла и брызги.
– Таких темпов ещё в союзе не знали- три пролёта за месяц! Ребята совершили настоящий подвиг, – бодро сообщает невысокий мужичок в полушубке…
– Это Соколов, зам управляющего Мостостроя, – пояснил знакомый прораб Лукин.
Отдав должное монтажникам, Соколов, стал искать глазами снимающих. Нас было немного, поэтому он остановил взгляд на мне.
– Мы сделали почти невозможное, а в газетах об этом ни слова. А ведь я просил Островского – информация о строительстве моста должна быть в каждом номере “Северного Байкала”. И что же? Ни одной заметки… А ребята, полюбуйтесь работой – одну панель – это одиннадцать метров – за 14 часов смонтировали! Это ли не выдающееся достижение?! – закончил оратор вдохновенным аккордом.
– А вон, кстати, корреспондент этой газеты,- ехидно заметил, показывая на меня, ближайший из окружения Соколова. Кто-то толкнул меня в бок, – о тебе речь, корреспондент, не поспеваешь за мостовиками.
Я поёжился: лучше бы меня не узнали. Мало того, что эти речи приходится на морозе выслушивать, а тут ещё и газету прополоскали ледяным дождём. И о чём я сейчас должен сказать? О том, что не в мой огород камешек – о мостах должны писать другие корреспонденты?! Хотя на газетных полосах моя фамилия появляется часто, но из ведомостей редакционного бухгалтера Натальи Хлоповой она …исчезла. Зато появилась в одном из отделов управления строительства “Бамтоннельстроя”. То есть теперь, как инженер отдела СКТБ УС “Бамтоннельстроя”, я обязан выдавать информацию о внедрении новой техники и передовых технологий на тоннелях БАМа. То есть – о строительстве мостов могу и не беспокоиться. Но если бы редактор попросил, мог бы себе позволить и заметку о ходе монтажа моста через Верхнюю Ангару. Это в том случае, если штатный сотрудник, который сейчас в редакции отвечает за ударный перегон, в этот момент занят ленинградским балетом и выехать на перегон не может.
– Ну, хоть о последнем-то пролёте напишете? А то вы всё о тоннельщиках, будто БАМ – это одни тоннели…- в голосе Соколова просквозила насмешливая интонация. – Полосу мостовикам отведите, слышите, корреспондент, полосу! – распорядился главный мостостроитель. – Напишите о них хорошо: они заслуживают самых высоких похвал. И в каких условиях они всё сделали, вы видели…
К Соколову наклонился высокий человек. Я узнал его – чёрные волосы, нос с горбинкой- начальник мостоотряда Николай Андреевич Черныш. Летом мы пересеклись на одном из штабов ударного перегона – за другие мостики ругали его очень.
– Это тот самый Пилюгин, который прославил меня, человека в галстуке, на весь Союз, – засмеялся он, переведя на меня взгляд. Но в голосе даже намёка на обиду не было. Черныш сделал ко мне шаг и потянул руку. Рукопожатие было коротким, ладонь – горячей. Сегодня он великодушен и прежние неприятности не помнит.
– Пишите. Я выражаю свой восторг, признательность, благодарность этим ребятам. Да, да, так и пишите .Это – вот они, наши герои-монтажники самого высокого класса – Читанава, Каскевич, Болотов; мастера Петров, Белых, Лебедев, Кузнецов…
Выступил на митинге и наш бригадир.
– В предыдущем году мы уложили 67 километров. И это был рекордом для Западного участка БАМа. В этом – 116. До этого дня мы в сутки укладывали 2800 метров. В оставшиеся 15 часов до праздника надо бросить на полотно 4300 метров звеньев. Ребята просят меня заверить, что рекорд укладки обязательно состоится!
Поднялся на мост. Монтажники, сделали задачу – минимум – путеукладчик пропустили… И теперь закрепляли достигнутое – узлы крепления ревизировали, осматривали детали пролётов. А вдруг в суете напряжённого вечера недокрутили гайку, пропустили болт… Я искал Гиви. Ребята оглядывали пролёт и удивлялись: только же здесь был, весёлый наш грузин… Ладно, увижу его завтра… Пора возвращаться к ребятам – в вагончике, который специально выделили бригаде на последнюю неделю, Бондарь оставил мне какую-то спецовку… Если вчера днём дорог был каждый час, то сегодня ночью – каждая минута на вес золота… Ребятам к ночным укладкам, вроде, не привыкать, да и я имею кое-какой опыт: вспомнились огни Нии-грузинской… Но тут по себе ощущаю – трудно. Всё-таки это – минус 45 градусов… Впрочем, почему – всё-таки?! Минус 45 без ветра в сухой морозной ночи ощущается как …минус 30…
Писатель Сергей Бухаев на праздник приехал в первом поезде. Он слушал речи выступающих на митинге и удивлялся, почему на празднике из путейцев бригады Бондаря присутствует один Александр Рапопорт? Пришлось объясняться мне. Сергей выслушал, и потом в газете появились такие строки …
-Наш фотокорреспондент Фёдор Пилюгин некогда работал монтёром пути в бригаде Лакомова. Работа на монтаже пути ему знакома от и до. Конечно, ему хотелось запечатлеть на плёнке укладку рекордных метров стального пути. Но не только этим руководствовался наш коллега, когда решил остаться в бригаде на ночь и в её составе прийти на финиш года. Уверен, его захватил тот эмоциональный порыв, который руководил поступками и движением души всех, кто участвовал в последнем штурме, скажем так – уоянских высот
– Ну, слушай, такой работы я ещё не видел! Никаких указаний со стороны бригадира. Все работали, как единый механизм. Каждый знал своё место, свою роль, свой манёвр. Кого особо отметить? Если я скажу – парторга Александра Рапопорта, братьев Леонида и Владимира Графовых, Анатолия Байкова… Так разве другие-то работали хуже? Нет, никого отличать не надо – все работали как один…
Не уверен, что мои слова писатель записал в точности до фамилии. Даже, совсем наоборот: не мог я отметить среди “особо отличившихся” Александра Рапопорта. Не потому, что он работал хуже других. Просто – не было его на укладке. В эту ночь он дежурил по “бронепоезду”. То есть – был истопником. Может, даже у него была более важная вахта, чем у всех остальных – он поддерживал “боеспособность” нашего передвижного эшелона…. На укладке появился утром праздничного дня – был составителем поезда, который подавал к путеукладчику последние звенья для ударного перегона. Он и остался на праздничный митинг, даже произнёс с трибуны пламенную речь. Её-то и услышал специальный корреспондент газеты. Все последующие слова, появившиеся в газетном репортаже, были плодом писательской фантазии и вытекали из представления автора о роли КПСС в строительстве магистрали века в целом и о месте парторга в рекордном рывке – в отдельности.
В редкие минуты, оказавшись в вагончике, чтобы сделать глоток другой горячего чая, я впервые почувствовал, что не могу удержать ручку, чтобы сделать в блокноте запись. Оставляю дневник на потом. Знаю, я это никогда не забуду: ночь, в отсветах путеукладчика смутно проглядываются стволы высоких сосен, наши лица в куржаке, тяжёлое дыхание ребят ударной четвёрки. И слова Байкова: “С этого самого момента и начнётся мой будущий спектакль о БАМе…” Я потом высматривал в глазок видоискателя, искал ребят, с которыми держал в руках подбивочный молоток, и обнаружил только Александра Рапопорта. Остальных на собственном празднике не было… Сил оставаться на митинг у виновников торжества уже не было. И подумал – во время успел Гиви Читанава. Когда укладка ещё продолжалась, – оставались сотни метров, он заглянул в бригадный вагончик. В его руках был пакет. В вагоне этот момент грелось 3-4 человека.
– Ребята, вот – угощайтесь, – сказал он и поставил пакет на стол. Но емкость, не предназначенная для стояния на поверхности, потеряла устойчивость, наклонилась и упала. Апельсины покатились по столешнице. Все принялись их ловить, а Гиви, смутившись своим неловким движением, потоптался на месте и, пока мы собирали апельсины, вышел… Но какая же глубина души открылась в одном жесте человека! К теплу вагончика, который согревал наши руки, ноги, тела, невысокий человек из южной республике добавил жар своей души! “Ребята, – извинялось его появление, – так случилось, может, по чьей-то нерасторопности, но всё-таки при минус 52-х, ночью, вынудили вас работать мы. Мы знаем, как это трудно. Но мы уверены, что праздник состоится… Именно поэтому – апельсины… В них только малая толика нашей благодарности и большая надежда, что вы почувствуете в них большое тепло маленькой южной республики…”
…..
…И вот этот жилищно-бытовой комплекс пыхтит всеми котлами бортового отопления на боковой от главного пути ветке! Время от времени он выходит с запасного пути и по единственной колее отправляется дальше, на восток – следом за путеукладчиком. Ребята свой состав иначе, как наш “бронепоезд”, не называют. Нам нравится это слово. В нем заложена сила и мощь наступательного порыва. Даже в неподвижном состоянии, на станции или разъезде наш “бронепоезд” летит впёред! Слово это передаёт нам особое настроение. Импонирует его цветовая гамма, в которой преобладает голубой цвет. Отсюда и – Голубой вагон. Но на стыках он не вызванивает веселую дорожную песню – “голубой вагон бежит качается”… Наш состав совсем не торопится. Он – самый первый из первых поездов, и мы, его обитатели, не почётные пассажиры, а пассажиры-испытатели. Сойдёт вагон с рельсов – сами поднимем колёсные пары на рельсы, поправим дорогу – дальше поедем…. Сами рельсы уложили, сами по ним едем… От разъезда к разъезду “бронепоезд” передвигается раз в два-три месяца… Маршрут, по которому его отправят в путь, уже давно нанесён на карты и обозначен в проектах инженеров. Начинается он на звеносборке бригады Славы Бритикова. Когда рельсы только подходили к горному хребту, из участников корчагинской вахты скомплектовали бригаду особого назначения. Местом постоянной дислокации определили участок на берегу Байкала. И как ручейки, берущие начало на склонах и в распадках прибайкальских хребтов, устремляются к Байкалу, так, с этой площадки по всей магистрали растекается поток зашитых звеньев. Именно здесь определяется направление главного удара. При этом составляются особые карты, в которых обозначено место укладки каждого звена БАМа. …Зашитые звенья загружают на сцепы. И важно, чтобы мастер погрузки, в руках которого опять-таки позвёнка, загружал звенья точно в том порядке, каком они будут укладываться в конкретной точке перегона и через 30, и через 300 километров от звеносборки. На кривых звенья укладывают разные. Правый поворот – левый рельс должен быть с “забегом” – длиннее левого на несколько сантиметров. Левый – наоборот… Вот когда мы приведем все забеги в соответствии с рельефом местности и рельсы достигнут очередной станции, и приходит очередь забега нашему эшелону. Полигон организовали на станции в Северобайкальске. Такие броски нам предстоит, как минимум, еще два, а то и все три года. Вот об этом и поют заботинские петухи на острие дороги…
Впервые этих петухов я услышал, когда “бронепоезд” только обозначил себя – на первой стоянке. И потом обязательно останавливался у ребят, направляясь к проходчикам Северомуйского или – потом – Кодарского тоннелей…
На две – три секунды Володя появляется в дверном полете.
– Слышал? Айда умываться! – и, не дожидаясь меня, убегает. Следом заглядывает Байков – сейчас Толя по совместительству ещё и монтёр пути. Это событие ожидаемое. Как и в Звёздном, на месяц-другой он появляется в бригаде. И не только для того, чтобы материально упрочить благосостояние семьи. Просто они не могут жить в удалении – бригада и режиссёр. В бригаду он погружается, как в озеро с живой водой – черпает силы для нового рывка к премьере. И бригада черпает новые силы от одного присутствия Байкова. Сейчас он – “Наедине со всеми”. Снова наболевшие вопросы. К обществу. К самим себе. Александр Гельман – наш драматург. И снова – Володя Графов и Люда Макловская в главных ролях. Есть у них и дублеры – Бондарь Саша и его жена Люба. Вечерами, на перерывах, Байков уединяется с одним из актёров, чтобы разобрать все подводные течения пьесы. Впрочем, чаще – с Володей. Бондарь постоянно на станции – вызванивает рельсы в голову укладки.
Это и есть поступательное движение вперёд – работали над “Третьими петухами”, – радостно поблёскивают глаза Володи Графова, – а теперь с первыми петухами встаём на работу… И вместе со своим режиссёром – наедине со всеми! Закрываю дневник направляюсь следом за Байковым умываться. Петушиное пенье затихает, будто стая этих прекрасных птиц улетает дальше по трассе – будить мостовиков, взрывников, механизаторов…
Мимо нашего эшелона в сторону разъезда Ковокта проплывают платформы с мостовыми пролётами. Отмечаю про себя: самые первые грузы на восток. Впрочем, сам разъезд, способный принять конструкции, появился только два дня назад. Раньше на восток шли только сцепки со звеньями. Они и стали разъездом – отличный повод для информации в районной газете… До этого дня я чаще проезжал мимо бронепоезда – дальше по трассе – в Северомуйск, на Витим, на Сюльбан, на Кодар… Привозил в газету репортажи из забоев, рассказы о проходчиках, строителях мостов и дорог. Но сейчас я не просто делаю остановку в бронепоезде – здесь моё рабочее место.
– Чистим снег, заканчиваем третью стрелку, – заканчивая завтрак, прямо в столовой сказал Бондарь. – Рихтуем путь, ставим шпалы в стык, пристык. После обеда, часа в 3-4, подадут звенья, едем на укладку…
Мы ушли в снежную синеву ноябрьского утра. Тепло – всего минус 15. От обычных более низких температур долину между отрогами Северо-Муйского и Верхне-Ангарского хребта защищает снег. Больше снега – мягче морозы. Мы даже снимаем верхнюю одежду – выгадывая с температурой, сталкиваемся с объёмами. Как и обеденный стол, стол верхнего строения пути сервирован лопатами широкими и узкими. Узкие – деревянные – и металлические. Ими зачищаем межшпальные ящики. Работа несложная, но тяжёлая. – Десять ящиков вперед! В гору!- снова слышу голос Бондаря.
– Подобрались! – снова отзывается Огородничук. – И-и-и – раз, и-и-и – раз…
Мне нравится работать с самым чистым материалом. Но к концу дня кажется, не только снег бросать силы кончились, но и пустую лопату с трудом удерживаешь в руках.
И тут – состав со звеньями.. Откуда-то появляется Бондарь, и наши надежды на отдых закрутились в воздухе, как снежинки. Засомневался даже правая рука бригадира – Слава Огородничук – ох как я его понимаю!
– Какой смысл сейчас начинать? До двух ночи провозимся точно. То шпалу при перетяжке перекосит, то звено заклинится в порталах… И с утра не выйдем – час-другой рабочего времени точно вылетят. Не лучше ли раньше встать и всю укладку провести днём?
Бригадир на несколько секунд задумывается. Я в эту молчаливую паузу успеваю подумать о скором ужине с горячим сладким чаем. Потом – о звонке домой – надо узнать, как там Нина с сыновьями управляется. Перед отъездом Пашуня спал в коляске, а Егорка не отходил от меня. Рисовали с ним, а потом он отложил фломастеры в сторону, подпёр личико кулачками: “Папа, давай поговорим…”
Можно посидеть над дневником – пока свежи впечатления последних дней, их надо зафиксировать на бумаге…
– Будем укладывать, инструмент на тепловоз… – сказал Бондарь низким голосом. Изменения в тоне не только снегом обусловлены – сложностью ночной работы. Но решение бригадир непреклонно.
– Хотя бы чайку горячего, – неуверенно произнёс кто-то.
– Это можно, – отозвался Бондарь. – Все в столовую. Передохните пока я буду производить манёвры по станции.
– Значит, полчаса у нас есть…
В вагоне-столовой нас встретила Валя Высоцкая. Она привозила в бригаду обеды, когда у ребят ещё не было “бронепоезда” – из столовой Кичеры. Обходительность и вкусные обеды девушки ребятам понравились. А когда появился вагон-столовая, пригласили её в бригаду на должность хозяйки вагона. Вот потому она и улыбается в раздаточном окошечке, рослая, красивая девушка – и разливает чай. И улыбается …со стены вагона. Туда кто-то прикрепил газету “Северный Байкал” с портретом поварихи – наш ответственный секретарь Валера Скоринов решил, что фото человека такой важной профессии, да к тому же – ещё и красивой женщины – печатать можно только на первой полосе …
На разъезд Ковокту приехали часов в семь. Снег всё еще валит. В свете прожекторов путеукладчика сверкают мириады снежинок. Кажется, в межзвёздное пространство устремился и преодолевает туманности космоса межпланетный звездолёт. К полуночи снегопад прекратился, небо очистилось. Стало заметно холоднее. Впрочем, разгорячённые работой, мы едва ли обратили на это внимание. Кто-то на звеносборке напутал при погрузке звеньев – на кривую подали сцеп без укороченных рельсов. На каждом стыке нам пришлось перебираться – отдыхать два-три раза. Бондарь принимает решение- отпилить от рельса тридцать сантиметров. Стало полегче…
Резче очертились вершины хребтов – за горной цепью поднималась полная луна. Она как большой елочный шар цеплялась за остроконечные вершины елей, растущих на заснеженных берегах замёрзшей реки Ковокты. Под луной, на ветках раскидистых сосен, заблестели снежные полушалки…
– Красота-то какая, – ахнул один из нашей ударной четвёрки… Понимаю Гену Титова – художника и поэта. Такие пейзажи лучше было бы сквозь видоискатель камеры со штативом наблюдать. Или – разложив перед собой этюдник. Впрочем, нет – с этюдами Гена точно бы пролетел – на таком морозе даже краски из тюбиков не выдавить. Да и руки наши сейчас связаны ручками подбивочного молотка. Так что в перерывах между звеньями приходится, оглядываясь на горизонт, запоминать на склонах заснеженных вершин отдельные скалы, фиксировать мельчайшие оттенки тёмно-синего и лунно-серебристого глазами и мечтать, что свободная минутка ещё подарит нечто подобное и я зафиксирую это на плёнке… Но почему-то такие виды царь всех пейзажных сокровищ приоткрывает, когда руки заняты другим инструментом, а глаза застилает торец рельса, который надо пристыковать к предыдущему звену. Да и горные вершины потому такие торжественные, что понимают, какой прекрасный вид – по полотну, раздвигая утопающую в снегу долину, устремился к перевалу земной рельсолёт – подарила им наступившая ночь. И сами приосанились, как при долгожданной встрече. Ничего подобного они здесь не наблюдали. И мы не видели. Потому как, если такие мгновения и случаются в природе, то свидетелями явлений бывают только сосны, ели и горные вершины. Люди в этот момент крепко спят… Но мы-то сегодня не спим. Мы в этот час именно в том месте, в царстве снега и морозного воздуха, где эти мгновения и происходят. И мы всё видим и чувствуем. В вахтовку загружаемся во втором часу ночи. Бондарь произносит сиплым усталым голосом.
– Благодарю всех за ночную работу.
И от этих слов, простых и понятных, стало теплее. И усталость, которая во время всей ночной вахты подкарауливала каждый час, каждое звено, но с каждым движением путеукладчика откатывалась дальше по полотну, к перевалу, сейчас вывалилась и из вахтовки. А вроде бы могла была прихватить и меня, и других ребят – всех сразу. Но какой же необъяснимой силой обладает простое слово убеждённого в своём деле человека! Да ещё если оно подкрепляется такой обаятельной улыбкой!
– Обещали, что сегодня сделаем? Обещали. Сделали сегодня? Сделали… Завтра мостовикам подадут пролёты – могут разгружать с утра.
– Уже сегодня – через шесть часов…
– Тем более… Пусть сегодня недоспим – завтра-послезавтра эти часы обернутся полноценными рабочими днями у мостовиков. И нас ребята тоже не подведут – мосты, которые нас зачастую держат, будут готовы чуточку раньше. Правильно, Слава, я говорю?
И я, засыпая, тоже согласился с бригадиром – эстафета, о которой так много говорили мы при встречах с другими бригадами, в театральных поездках по трассе, состоялась…