Памяти Ивана Фёдоровича Машкова

Гори-гори ясно!
Памяти Ивана Машкова.
31 октября ушёл из жизни наш друг Иван Машков. Как говорят в таких случаях – после тяжёлой продолжительной болезни… Но не могу принять этот диагноз – в ушах стоит его голос – звонкий, молодой… Он таким и остаётся в памяти. В последние годы мы виделись редко. После укладки Золотого звена в Куанде он 37 лет жил в Харькове – лишь однажды приезжал на БАМ. Показалось – хотел вернуться на стройку. Но шли последние годы СССР, стройка века переживала трудные времена… Да, коммунизм в отдельно взятой стране мы не построили… Он это очень переживал. Потому что порядок в стране был, “как после Куликовской битвы”. Слова о порядке и про коммунизм, которые здесь привожу, взяты из роли бригадира Потапова, которую он играл в народном театре “Молодая гвардия”. Он и сам был человеком-бригадой – обо всех беспокоился, всем помогал, всех за собой вёл. С одним поворотом в его жизни до сих пор жалею – уехал после Куанды в Харьков. Как потом выяснилось – в чужую страну. По этой причине наше общение было очень лаконичным… А тут – месяца три назад – звонок из Харькова. И голос Ивана – молодой, задорный, удивленный. Интонации такие, с какими он репетировал роль Сергея Тюленина из “Молодой гвардии”… Тогда бригада строила автодорожные мосты близ Звёздного. Он неожиданно вскочил на ряж, и, вглядываясь в сторону посёлка, воскликнул: “Ничего себе горит – полыхает!” Мы побросали работу, готовые бежать на тушение пожара… А он, оглянувшись, рассмеялся: “Поверили?!” Мы его, конечно, отругали – с огнём в тайге не шутят. А он всего лишь нащупывал образ своего героя… И таким остаётся в нашей памяти – озарённый светом Звёздного, светом “Молодой гвардии”, светом Золотого звена… Светлая тебе память, Иван Фёдорович… Жалко, не успела к тебе книги “Свет иван-чая” – сигнальные экземпляры мы только получили из типографии. На её станицах один из героев “Молодой гвардии”- Иван Машков.
Фёдор Пилюгин.


 

 

. В глубине коридора показался низенький человек в клетчатом пиджаке и малиновом шарфе. Он шел энергично, уверенно. Точно – великий комбинатор!
– Не надо оваций! Не надо, голуби! – устало и довольно проговорил он, и все, конечно, узнали Ивана Машкова. Следом, за ним семенил Паниковский в исполнении Александра Рапопорта. Шествие замыкал неторопливой походкой Шура Балаганов – Шуру Турина тоже не узнать было нельзя. Все захлопали. Вся троица вышла на середину зала, огляделась. Остап Ибрагимович был невозмутим. Михаил Самуилович улыбался краешком губ. Но Тюрин явно вываливался из роли. Он цвел в улыбке так откровенно, что кто-то из зала недовольно шикнул.
– Шура, перестань ржать!
– Мы рады, товарищи, что наша автомобильная сирена внесла свежую струю юмора в вашу нелёгкую бамовскую жизнь!- с достоинством начал Бендер, переждав смех и шум.
– Автомобиль – не роскошь товарищи, а средство передвижения. И достаточно вам, товарищи, приобрести автомобиль, как вы сразу в этом убедитесь. Для нашего Адама Каземировича 140 рублей (размер целевого взноса- авт.) – не по карману, а вам по плечу, – намекнул на первые взносы на открывшиеся целевые вклады Бендер.
Шура, что-то вспомнив, взволнованно затеребил Бендера…
– К сожалению, нет с нами нашего горячо любимого Адама Казимировича… Машина Бендера потерпела аварию на мосту, который бригада Бон-даря…
– Бон?! Что такое?! Или кто такой – что-то его не знаю…? И чего он там и кому что подарил?
– Успокойся, Шура, никто никому ничего не дарил. Надо внимательно слушать – это бригада Бон-даря мост построила!
– И что – мост развалился – потому и застряли?
– Я это не утверждал, голубь мой! Машина остановилась, потому что сломалась… И вот теперь Адам Казимирович пытается найти запасные части для нашей антилопы.
– Шура, Шура, – недовольно прервал Балаганова Паниковский. – Что вы лепечете?! Какие мосты, какие запчасти?! Остап Ибрагимыч! Вы посмотрите, как вас встречают! Сколько женщин… Вы знаете, Остап Ибрагимыч, как я вас уважаю, но посмотрите… Бутылки на столах не открыты, фужеры не налиты… Не томите, провозгласите тост, Остап Ибрагимыч!
– Товарищи! – зычно крикнул Бендер-Машков, – Байкало-Амурская магистраль – это тот сказочный путь, по которому пройдет наша автоколонна. Здесь русский дух, здесь Русью пахнет. Пролетающие стаи сказочных Жар-птиц роняют именно здесь свои золотые пёрышки. Ищите же их, и самым упорным конечно повезёт. Здесь ещё сидит на подземных богатствах кулак-Кащей, считающий себя бессмертным… Теперь он с ужасом убеждается, что ему приходит конец… Но и нам, богатыри, кое-что перепадёт! – бодро добавил, оглядывая свою свиту, великий комбинатор.
– У нас любят ездить по стране, – продолжал он в прежнем тоне. – Один за 10 тысяч километров едет, чтобы найти себе сияющую невесту. Другие сюда не отправляются – знают, что на 100 женихов здесь приходится одна невеста. Третьи спешат за длинным рублем, четвёртые сидят дома, поглаживая любимое пузо.
– Так вот, – повысил тон комбинатор! – За четвёртых мы пить не будем! А выпьем мы за вас, славные строители магистрали. Маэстро, музыку!


…В тот день – 14 ноября – на левый берег Таюры переместился весь посёлок. Был здесь и Байков. Он стоял на обочине дороги, на которой под откос вела глубокая борозда – след потерявшей управление тяжёлой машины. Среди стволов сваленных сосен алело пятно разбросанного кирпича – страшная рана склона таёжной сопки. Из-под кирпичей вверх тянулась чья-то безжизненная рука… Вот тогда-то в первый и последний раз все увидели на его глазах слёзы.
У грузовика, который вёз кирпичи, на спуске отказали тормоза. Гена Логинов и Витя Бурлей погибли сразу… Их выбросило за борт и придавило вылетевшим следом кирпичом. Ещё двое – Иван Арикаев и Зина Пашинская, – умерли в больнице. Нескольких человек удалось спасти… В том числе – Ивана Машкова и Владимира Бочкова – они как раз и спешили на этот субботник. Жизнь, не придуманная, не театральная, сразу открыла свои безжалостные трагические страницы…
Ровно в семь часов Байков открыл пьесу и прочитал семерым собравшимся:
– «Алексей Арбузов», «Город на заре». Пьеса в трёх действиях…
Прочитал, волнуясь, торжественно. И тут погас свет. Не вдруг – в первый год существования поселка это было почти обычным явлением. И сразу усилился гул непогоды. Но не потому, что ещё свирепее разгулялся ветер. Просто умолк дизель, приводящий в движение электрогенератор. И природные звуки, которые прежде гасил механический шум, заполнили холодный школьный класс. Над школой пронзительно зашумели сосны. В окнах синицами затенькали стеклины. По полкам оголенного от деревьев поселка шарилась голодная пурга. Но стены самого большого здания в Звездном стояли, как крепостные укрепления Они лишь поскрипывали и вздыхали под завывания ветра в проводах. Байков вытащил из портфеля свечу, зажёг спичку. Мерцающий огонек засверкал в устремлённых в него глазах…


Графов слушал высоко подняв над очками удивленные брови. Он смотрел на человека, который отчетливо, выговаривая каждую буковку, читал будто про него: «После работы я возвращаюсь в свою палатку и вижу, что ребятам скучно; они ничего не видят, кроме этой скалы…» Он оглянулся на Бочкова и Голянову. Они сидели рядышком, глядя перед собой, но каким-то внутренним чутьём почувствовал: взгляд их , внутренний, глубинный, простирается много дальше. Ту скалу, в которую уперлись мысли незнакомого ещё Зяблика, они тоже видят. «Согласно моему плану я взорву эту скалу! И каждый из вас увидит перспективу будущего города – широкий Амур, полное звёзд небо и Луну, которая льёт свет на площадь Фомы Кампанеллы… И когда на следующий день наша бригада выйдет на корчёвку, она даст двести процентов плана!» И Байков, переворачивая страницу, поглядывал на ребят. Они ещё не догадываются, что всё это не о строителях города, который начинался почти сорок лет назад. Это всё о них. Они должны взорвать ту скалу, которую обозначила на страницах газеты корреспондент Чужанкина! И Анатолий Байков, зная к концу читки, кого будет играть светловолосый парень, волосы которого завиваются в колечки – ещё не знает, что в этой роли – Зяблика -зашифрована и его судьба. Он пока думает, что по крайней мере одного мечтателя и единомышленника он, точно, нашёл… Может быть, и не одного… Другой сидит рядом. Невысокий, ершистый паренёк из Орловского отряда. Посматривает на Байкова вопросительно и строго, будто спрашивает: «А ты сам – осилишь ли это дело, парень? Клуб, ладно, поставили – мы в плотницком деле поднаторели. Но сцена – это совсем другое. Хотя и своими руками её сколотили, из привычного материала, но узрев в зале зрителей, народ, мы же, мама моя – …одеревенеем!» Это ведь его, Ваню Машкова, он вытаскивал из завала бревен на серпантине… У Ивана и сейчас зудят, заживая, раны… Он нет-нет – и поднесёт руку к бровям – над левым глазом остался шрам – память о 14 ноября. Он выжил. И сейчас живёт за Ваню Арикаева – за всех людей, которых течение жизни дальше порогов 14 ноября не пустило. Как он встрепенулся, когда Анатолий начал читать: «Знаешь ли ты, что такое счастье? А ты? Ты? О чем мечтаешь. К чему стремишься, мой друг, мой брат, с которым разделяют меня более сорока лет! Как бы я хотел пробиться сквозь эти годы, посидеть с тобой, заглянуть в твои глаза, комсомолец будущего…» Для того, чтобы спросить от имени комсомольцев тридцатых, надо и в семидесятых быть человеком честным и достойным. И не случайным на этой стройке. Когда тебя увидят на сцене, не должно быть смешков, шепотков: «…а-а-а, это тот, который отлынивает, который …сачок…» Пусть знают, что на сцену вышел ты осмысленно, точно зная, что тебе нужно от театра и что принесешь театру сам… Я всех этих шестерых увидел на сцене в легендарном Братске. Точнее – в Осиновке, микрорайоне города, где располагается трест «Ангарстрой». Там в конце ноября состоялся смотр художественной самодеятельности строителей БАМа. Иван Машков, освещённый софитами, выдвинувшись чуть ли не в зрительный зал, спрашивал притихших зрителей: «…Тревожат ли тебя, как тревожили нас, далёкие дороги и нехоженые тропы? А знаешь ли ты радость ночных споров? Не забыл ли великий завет комсомольского братства?…


Слушал и думал о нелёгкой судьбе паренька из Орловского села Гудилово, оставшемся в 11 лет без родителей… Мама умерла. Поскольку отец, уехавший, когда мальчонка не ходил в школу, куда-то на Север, но потом так в селе и не объявился, Ванюшку определили в детский дом. После окончания школы устроили в СПТУ, на электросварщика. Везде, где ни появлялся этот подвижный крепыш, он всюду обрастал друзьями. Так случилось и на Орловском заводе дорожных машин, куда Иван после окончания училища пришёл на работу. Туда же он вернулся после службы в армии. И, конечно же, сразу повел друзей в поход. Для начала показал ягодные места, хорошо знакомые с детства. А потом стал подумывать и краях сибирских. Тут наступил 1974 год. В комитете комсомола услышал: в Сибири начинается новая ударная комсомольская стройка. Подумал: « А что если там отыщутся следы высланных в 30-е годы маминых братьев – Ивана и Николая? Они были хваткими, трудолюбивыми мужиками… Не могли пропасть…» И теперь, присматриваясь к проезжающему народу, нет-нет и задаст вопрос: «А нет ли в вашем поселке Голубенковых?»
На БАМе, в Звёздном, он сразу приковал к себе всеобщее внимание – стал заводилой волейбольных баталий. Вроде и невысокого росточка, но в защите вытаскивал “мёртвые” мячи. А уж его пасы нападающему были конфетками, которые партнёры кушали с великим удовольствием – оставалось только не промахнуться по мячу… Особенно эффективно действовала связка Бондарь – Машков. Она же определила и ось будущей бригады. Бондарю, пребывавшему тогда в должности мастера, хотелось большей самостоятельности. Первый, кто отозвался на предложение будущего бригадира, был Иван Машков. В новом коллективе он искал прежде всего людей близких по духу. И Бондарю было важно, чтобы рядом работал человек проверенный и закаленный жизненными трудностями. А Машков не терялся в самых заковыристых положениях… Взять хотя бы прошлогоднюю весну. Дороги развезло, на разлившуюся в половодье Таюра боязно было смотреть, а уж о переправе вброд не могло быть и речи. В бригаде лесорубов орловского отряда кончились продукты и бензин для «Дружбы». В посёлок снарядили Машкова. На правый берег перебрался по подвесному мостику, без стука зашёл в кабинет прораба и стал …раздеваться… За штормовкой последовали свитер и теплая байковая рубашка… Прораб растерянно улыбался: парень семь потов с себя согнал, пока добирался… Пусть обсохнет, отдохнет… Но когда Иван снял и голубую майку, у прораба брови взметнулись выше привычных отметок. Сбежались нормировщики, истопницы, мастера – стриптиз лесорубов им наблюдать ещё не доводилось. А Иван как ни в чём не бывало разложил майку на столе прораба.
– Вот, на всякий случай, записал, чтоб чего не забыть.
– Бензин, – начал читать прораб “маячный список”. – Это организуем, бочку целую… Масло… Нальём канистру.
– Лучше – две…
– Продукты… Это в ОРСе приготовят… Пасту… Томатную?
– Зубную…
– Бумага писчую, конверты…
– И стержни, а ещё лучше – ручки – простые письма нечем писать. Одна ручка, которая пишет, осталась… А сейчас, когда работы нет, и в ней, наверное, закончилась паста…
– Всё? – закончив читать, прораб осмотрел майку со всех сторон…
– Всё… Про машину не написали – сами догадаетесь…
– Какую ещё машину: сейчас по зимнику невозможно проехать даже на вездеходе… Да если б он и мог пройти, через Таюру, на тот берег, по такой воде всё равно не перебраться…
– А на тот берег мне и не надо. Ящики и бочку доставить надо на этот берег …Там у меня оказия – ждёт плот … И самая ровная из всех таёжных дорог – матушка-Таюра – доставит прямо к таёжной деляне! Там ждут не дождутся голодные в квадрате парни!
– Как это – в квадрате?! Всего день не поели…
– День не поели – это раз. И день не поработали?! Нет, подлес они, может, и рубят. Но что это работа без «Дружбы»? Очень голодная работа … Вот отсюда, милые мои, и выходит – голодные в…квадрате!
Может, в какой-то пьесе и будет сцена у плота – выстрадал Иван Машков право продолжить монолог героя “Города…” Выстрадал за себя, за Ваню Арикаева, за других погибших ребят…
– А что, если у тебя остыла вера в то великое, светлое, за которое мы отдали нашу молодость, наши жизни? Если это так, то мне жаль тебя. Никогда не узнать тебе, что такое настоящее счастье…»
Когда я впервые услышал эти слова на репетиции в холодном клубе «Таёжник», почему-то подумал, что говорит счастливый человек. Теперь, когда пригляделся к Машкову, понимаю – так было не всегда. Но счастливые моменты в его жизни всё-таки случались. И в жизни его друзей – тоже. Я представляю лица орловских ребят – Губанова, Бочкова, Графова, когда к берегу причалил плот с бензиновой бочкой.
– Боча, принимай бочку с бензином, – раздалось с берега Таюры. – Граф, тебе пасту для стихов и писем – всем остальным – пасту томатную, а также – муку, мясо, масло и прочие продукты и конверты для писем!
Когда спектакль завершился, и зрители после шумных рукоплесканий и выражения эмоций и благодарности разошлись, я попытался найти в зале листовку молодогвардейцев. И не нашёл – всё, что разбросали над «городом» Сергей Тюленин с товарищами, «краснодонцы», то есть – наши зрители – уходя, унесли с собой.


Зрители разошлись, а участники по-прежнему на сцене. О них можно рассказывать много. О костюмах, которые Байков привёз с Мосфильма – в них актеры смотрелись ошеломляюще безукоризненно. А Рапопорт к тому же так влился в костюм офицера, что о нём иначе, как литый немец, не говорят. На лицах ребят удивление: неужели они сыграли этот спектакль?! Откуда-то появился стол, нарезанные кусочки колбасы, ещё какая-то закуска, «Солнечный брег»… Потом, когда выяснилось, что одной бутылки для многолюдного коллектива явно недостаточно, из полушубка Ивана Машкова появилась ещё одна емкость… Организационная суета постепенно стихает, все ждут, что скажет Байков. Я, признаться, в ходе спектакля потерял его из виду. …
– Говорить сегодня не буду… – произносит режиссёр. В руках у него – коробка конфет. – Вот, угощайтесь – Елена Николаевна Кошевая передала к чаю…
Тишина сразу взбурлилась, как вода, прорвавшая запруду.
– Это же “Ассорти” – прекрасные шоколадные конфеты!
– Мои, кстати, любимые! – у Турина даже глаза загорелись.
– Постойте, голуби! Вы что конфет не ели? Вот и сейчас съедим… И что останется – пустая коробка?!
– Да. Мы её сохраним …на память!
– Ну и что это за память: обыкновенная коробка, даже не подписанная?
– А где ты видел …подписанные конфеты?!
– Дайте хоть попробовать… Я вот в детстве в огородной бригаде, где работала мама, ел борщ… Одна женщина сварила. Вкус борща до сих пор помню. И не только вкус – всю бригаду запомнил: она на взгорке стояла, столовая под камышовым навесом. Длинный деревянный стол… И как женщины пели: «Дорога пыльная, и степь ковыльная”. Может быть, и песню запомнил благодаря вкусу того борща…
Воспоминание о борще и жарком солнце приглушило конфетное оживление.
– Да, борщ – это эксклюзив… Но конфеты – массовое производство. Ассорти в этой коробке ничуть не отличается от других шоколадных конфет! Их на «Красном Октябре», делают.
– Но всё-таки эти – особенные: их прислала мать молодогвардейца – Елена Николаевна!
– Именно поэтому – надо сохранить!
– А мать зачем конфеты купила? Чтобы их съели!
– Да что вы зациклились на конфетах. Всё-таки мы сегодня – “Молодую гвардию” сыграли…
Снова на сцене зашумели…
– Стойте, голуби мои! – Иван Машков вскочил на стул и призывно поднял руку. – Чтобы каждый из нас запомнил, что конфеты всё-таки имеют отношение к сегодняшней премьере, напомню ещё раз: Анатолий Сергеевич привёз от Елены Николаевны ещё и письмо: ” Мы, матери молодогвардейцев, глубоко благодарны всем, кому дорога память о тех, кто на рассвете своей юной жизни преградил своим сердцем дорогу фашизму”… А от себя скажу. Они ценой своих жизней преградили фашистам дорогу. Чтобы мы строили эту дорогу – нашу дорогу – к новым городам на заре…
– Байков, ты-то что молчишь? И так – весь спектакль молчал, мы говорили. И сейчас снова мы говорим – ты молчишь. Скажи хоть слово, красноречивый ты наш, – взмолился Бочков.
– Я думаю, нам давно надо выполнить пожелание Елены Николаевны – съесть конфеты, – пожал плечами режиссёр. Но все сразу заметили состояние, с которым Байков заговорил о конфетах – затаённая радость, которую он удерживал глубоко в себе, краешком выглянула наружу…
– И запомнить, что весной 1976 года в клубе «Таёжник» попробовал на вкус конфету, которой его угостила мать Олега Кошевого… А к тому, что прочел Ваня, я, пожалуй, добавлю… Главное. Спасибо, ребята, за «Молодую гвардию»…