«Молодая гвардия»
Вот уже месяц, как безуспешно пытаюсь привлечь к работе в поселковом пресс-центре… Сашку Тюрина, высокого рыжего парня. До БАМа он успел поработать в районной газете где-то в Волгоградской области. И даже выпустить несколько стенгазет в бригаде лесорубов Рапопорта. Поначалу Сашка откликнулся с охотой, блеснул двумя заметками в Усть-Кутской районной газете. И затаился… Увидев его в поселковой столовой, я обрадовался: попался молчаливый блеск-корр! Вот сейчас ты заговоришь! Сашка растерянно развёл руками…
– Времени нет совершенно! Работаем допоздна. Вечером чуть передохнёшь – и на репетицию. Раньше половины одиннадцатого не начинаем. Заканчиваем в час – два ночи…
Вдруг, откуда ни возьмись, мальчонка лет пяти – шести: «Фашист!» – крикнул таким пронзительным голосом, что посуда загремела – в посудомойке пожилая женщина тетя Поля выронила поднос с мисками…
– Вот тебе – тр-р-р-р! – вскинув игрушечный автомат, влепил в Тюрина очередь и кинулся к выходу.
– От пацанов нет прохода, – растеряно улыбнулся Сашка, совсем не расстраиваясь, что его «расстреляли». – С тех пор, как начали репетировать в костюмах – «убивают» везде…
– Но откуда они знают, что ты немца играешь? Детей в зал не пускают, репетиции по ночам…
– Сам удивляюсь, – пожал плечами Тюрин.
–А ты видел: у дверей ещё двое караулили: прикрывали отход? – спросил я, глядя через окно на убегающих мальчишек. Мне тоже «перепало» – раз сижу за одним столом с «фашистом», получай и ты, «фашистский прихвостень». – На нас не случайно «напали»: нас выследили…
– Ага… Младшие братья Олега Кошевого… – рассмеялся Тюрин.
Оглядев почти пустой обеденный зал и уловив краем уха, что на кухне собирают рассыпанную посуду, я «озабоченно» спросил.
– Как думаешь, столовую не сожгут?
Тюрин задумался, представляя следующую операцию юных «мстителей», и нахмурился. В процессе подготовки премьеры посёлок симпатизировал молодогвардейцам, в том числе и «немцам». А вот с мальчишками надо поработать… Не приведи Господь вслед за игрушечными автоматами появятся не игрушечные спички… М-да… Сашка самом деле своим появлением на предприятии общепита поставил под угрозу продовольственную безопасность посёлка…
– Может, тебе пока не ходить в столовую? – с напускной серьёзностью предложил я. – А я скажу режиссёру, чтобы где-нибудь на Советской улице (хотя бы в доме Рапопорта, который играет роль фельд-коменданта Клера) открыть подпольное – только для немцев – казино или ресторан. А так вы и до премьеры «не доживете»…
Мы вышли из столовой. Сашка улыбался. Ему нравится, что он в центре внимания, что в Звёздном о предстоящей премьере говорят все. И что его ищут режиссёр, товарищи по пресс-центру. Но теперь Сашке не до заметок. Как только стал вживаться в роль в предстоящем спектакле, юные «мстители» за ним открыли настоящую «охоту». Не приведи Господь – не «выживет» после очередного «покушения» – кто сможет рассказать о борьбе с «Молодой гвардией», о тяготах и лишениях «полицейской» жизни?! Раз уж «выжил» на этот раз – давай-ка, делись впечатлениями с читателями районной газеты!
– И начало заметки есть, – я продолжал нажимать на Тюрина.
– Да, как меня «расстреляли» – начало, конечно, хорошее, – соглашается Сашка и совершенно искренне разводит руками. – Но когда писать?
– А я поговорю с Байковым – он тебя пораньше будет отпускать…
– Ага… Минут на …десять, – съёрничал Тюрин.
– А я к заметке снимки сделаю: ты ведёшь молодогвардейцев на…
– Нет! – решительно и без улыбки возражает Тюрин. – Пока не сыграем премьеру – писать не буду. А там, по возможности, если будет время …
О своём замысле Байкову я всё же рассказал. Он рассмеялся, но кое-что в отношении мальчишек решил предпринять. Перед ночной репетицией зашёл в фотолабораторию с небольшими портретами молодогвардейцев. Фотокарточки надо было перефотографировать и увеличить для сцены, чтобы их могли разглядеть зрители…
Сквозь коричневатый раствор проявителя сначала проступали глаза. Они смотрели на нас строго и вопросительно. Толя рассказывал в поездке в Краснодон.
– Понимаю, что родственникам молодогвардейцев приходится часто выступать на разных мероприятиях, отвечать на многочисленные письма. Поэтому, свой рассказ о БАМе, театре, предстоящем спектакле сжал до минимума. Но о том, каким вижу спектакль, я не сказать не мог. Мне было важно поделиться этим с матерью Олега Кошевого… И она должна была мне что-то ответить, чтобы образ её сына, нашего современника, получился. Если просто Кошевого играть, молодогвардейцев, может, спектакль и получится удачным. Может, и будем его играть долго, с успехом у зрителей. Но я хочу создать образ. Образы. Я хочу создать коллектив, в котором был бы дух «Молодой гвардии»… Роман, пьеса, архивные документы, вспоминания Фадеева о работе над «Молодой гвардией» – это всё важно – это материальная основа. Но ещё надо уловить дух времени, дух события. Лично я не верю, что со смертью человека его земные дела заканчиваются. Информацию о его добрых делах вселенная сохраняет и бережет в некой космической сфере для последователей. Важно понять это. А если понял – дальше всё просто: приходи, как на почту, по которой тебе послано письмо «До востребования» и забирай это космическое послание.
Портрет Кошевого в большой кювете стал резким, четким, контрастным.
– Наверное – достаточно? – Толя пошевелил фотографию пинцетом…
– Еще чуточку. При красном свете глаз воспринимает изображение контрастнее… При обычном свете будет бледнее… Вот, в самый раз, – ответил я перебрасывая фотографию в закрепитель…
– Так и в моём деле, – сказал Байков после некоторого раздумья. – Иной раз кажется: всё, хорошо… Но потом – нет. Хорошо в одном свете. А если поставить себя на место зрителя? Нет, надо ещё поработать, чтобы было лучше, ещё выразительнее … Чтобы не только я, но и другие это видели…
– А где же эта почта, в которой можно получить …космическое послание? Это …какое-то здание?
– Совсем не обязательно – здание. И скорее всего – не здание. Может быть – разговор с человеком. Может быть – газетная заметка, песня, музыка. А то – и целая поездка… Когда я собрался уходить от Елены Николаевны, она вдруг спросила: «А как там у вас с питанием? Есть ли овощи, фрукты?» И протягивает …коробку шоколадных конфет… Я хотел было отказаться: это же в какое разорение страна введёт простую женщину, если каждому, кто интересуется «Молодой гвардией», она по коробке шоколадных конфет будет дарить? «Передайте это вашим друзьям!», улыбнувшись моим опасениям, сказала она. А потом вдруг пришла мысль: это же не только конфеты. Это посылка! И послание … сыну. То есть …молодому человеку, который откликается на имя Олег Кошевой, произносит слова сына, и повторяет его клятву! Значит, Олег жив, он с нами. На просеке, на звеносборке, на укладке. И в нашем клубе «Таёжник», куда я привезу эти собранные в Краснодоне материалы, письма, фотографии. А после премьеры положу на стол эту коробку и скажу: ребята, это от человека, благодаря которому родилась «Молодая гвардия»!
– Выходя на улицу, оглянулся на дом. Чистенький, беленький. Таким, каким его построили ещё до войны, он сейчас и остаётся… А Елена Николаевна сидит у окна и рукой мне машет …
Я продолжал возиться с фотоотпечатками и после ухода Байкова, раздумывая над его «попутным» предложением. Оно меня взбудоражило. Вспомнились роли в школьных спектаклях, которые ставила наша классный руководитель Нина Никитична. И старый актёр Борис Леонидович Каменский, который в молодости работал в московских театрах, но после войны оказался на гастролях в Пятигорске, так и не возвратился в столицу, вот уже много лет живет в моём родном селе, руководит взрослым народным театром. Он настойчиво советовал мне идти после школы в театральный институт. Впрочем, другие ещё настойчивее убеждали стать художником или журналистом… И на БАМе пока не получается не быть журналистом: для человека этой профессии даже полезно менять место работы. Вот сейчас я вживаюсь в роль монтёра пути в знаменитой бригаде Виктора Лакомова. Впечатления пригодятся для будущих очерков, и, может быть, даже книг. Но театральным рецензентом быть придётся – зря ли два года в институте посещал кружок театральных критиков, которые вела декан филфака и преподаватель факультатива «Культура речи» Зоя Михайловна Поздняева? Но выходить на сцену… Опять бередить душу, разрываться между двух огней. Не могу же я, в самом деле, играть в спектакле и снимать его … одновременно. А ведь придется и ещё рецензии писать. Если самому выходить на сцену, они получатся заведомо субъективными. И потом – сцена – это очень ответственный шаг! Готов ли я к нему? И мне понятно, что за первым предложением последует другое – это обычная тактика Байкова. Вот Слава Огородничук сначала подсвечивал репетицию, а затем … «дослужился» до офицерского чина. Правда, в спектакле «Молодая гвардия». А мне, выходит, придётся начинать с фотографирования сцен, которые подсвечивает Слава…
Но с другой стороны, я понимаю, от человека, который воплощает замыслы режиссера на сцене, зависит, дойдут эти замыслы до зрителя… Если уж я задался целью понять режиссёра Байкова, мне на какое-то время надо оказаться и в роли актёра… Именно сейчас ему нужны исполнители как наиболее важные компоненты в процессе построения этого творческого коллектива. Ведь он почему здесь, в моей в лаборатории? Уж конечно не для того, чтобы убедиться, что фотографии печатаются. И не только для того, чтобы выяснить, насколько я подготовлен к выходу на сцену. Да, да! Он потому начинает издалека – с …фотолаборатории – что готовит человека к новой роли! А я-то думаю только о том, чтобы спектакль и после премьеры продолжал задуманное им действие! Рецензия или даже простая информация вызовет интерес других жителей посёлка, они придут на следующий спектакль. А кое-кто заинтересуется и самим театральным коллективом… Так что человека на … «роль» журналиста Байков уже нашёл: вот он рядом … промывает фотографии!
Накатав отпечатки на лист оргстекла – на нём глянец получается лучше, чем на глянцевателе – мы пьём чай. Стоит теплая апрельская ночь. Над линией сопок гаснет светлая полоска вечерней зари. В двухэтажных домах, которые под нами, горят только окна лестничных пролётов. Байков «закрепляет» разговор. Сделанные портреты он уже завтра будет показывать школьникам – директор школы Леонид Аполлонович Выговский настаивает, чтобы Байков выступил в школе. Я понимаю педагога: человек, побывавший в музее «Молодой гвардии», для него просто находка! И не только о подвиге героев должен рассказать. О работе над спектаклем, участниках театрального коллектива – с ними тоже ребята должны познакомиться… И не только ученики. У педагогов при одном упоминании таких фамилий, как Байков, Лакомов, глаза загораются…
О картошке, сковородке и других деталях к портрету Виктора Лакомова.
Что Лакомов, мой бригадир, нужен всем, я не удивляюсь. Нужен Виктор Иванович в Усть-Куте, в Иркутске – он депутат Верховного Совета РСФСР. Нужен в Москве, в ЦК ВЛКСМ – он командир самого знаменитого из отправленных на Всесоюзные ударные стройки отрядов. Нужен в поселке – в перерывах между заседаниями, сессиями он ещё успевает строить магистраль.
С тех пор, как начал работать в бригаде (и, естественно – её фотографировать), портреты Виктора Ивановича приходится печатать пачками… Мои новые знакомые, узнав о фотолаборатории, по дороге на почту заходят и на фотоогонёк. Они любят копаться в ворохе свежеотпечатанных фотографий. И обязательно что-нибудь находят для себя. Кто свои портреты. Кто пейзажи с речными островками. Кто виды Звёздного… После каждого визита стопка портретов моего бригадира на столе уменьшается… В каждом письме из Звёздного есть слова о том, что в нашем посёлке живет знаменитый Лакомов, а он, автор письма, с героем работает на одном участке или, ещё круче – проживает с ним на одной …полке. Ответы на письма быстрее возвращаются, если в конверте есть фотографии. Причём, на одно письмо могут придти сразу несколько ответов… Некоторые начинаются словами: «Здравствуй, Петя! Твоя мама показала фото: ты на БАМе… Срочно сообщи, не нужны ли в Звёздном водители (связисты, парикмахеры, повара…)». Заказные письма почтовая машина привозит мешками…
Утром меня разбудил стук – новый знакомый Сергей Кудаков, учитель физики. Увидев отпечатанные ночью фотографии, он так и прилип к столу.
– Хорошо, что ты не ушёл на работу, – заговорил он, перебирая снимки. – Мне бы надо сразу к тебе… Наш класс готовит стенд. Ребята принесли из дома много фотографий, но вот Лакомова на них нет. Как-то неудобно получается: стенд есть, а портрета самого знаменитого бригадира – нет… Вот …Витя, мой сосед, попал в объектив. Он что, вместе с тобой работает? – заулыбался учитель физики. Но тут же, не дожидаясь ответа, потребовал: – Ты мне Лакомова дай…
И выжидательно сомкнул свои узкие губы. Привередливость школьного учителя меня озадачила. Если эти снимки не подходят, тогда не знаю… Тогда тебе, педагог, надо обращается к профессиональным фотографам. Я ведь всего лишь – монтер пути.
– Не может быть, чтобы ты не снимал Лакомова!
– Почему же, не снимал. Снимал. Но тебе же эти кадры не подходят.
– Какие кадры?
– Ну, хотя бы этот, – и я снова взял фотографию. Лицо Кудакова стало меняться… Он поднял на меня изумленно – растерянные глаза и едва слышно пролепетал: «Это Лакомов?!!» И, потрясая на вытянутой руке фотографией, задышал чаще, будто в моём тесном вагончике стал заканчиваться воздух. Потом сник, опустился на скамейку, забормотал какие-то несвязные слова…
– Жарим, …э-мм, берем… а он… э-мм… дает нам …сковородку …и сам …картошку…
– Что с тобой, Сережа! – не на шутку встревожился я. Вот так ситуация: учитель зашёл за фотографией, а у него …крыша поехала!
– Это же мой сосед по общежитию. … Мы с ним… чай пьём. И сковородку картошку жарить берем… у него.
Тут и мои руки непроизвольно потянулись к затылку… Ну и ну! Учитель, задумавший рассказать детям о знаменитом Лакомове, полгода на короткой ноге с прославленным бригадиром, чаи с ним в общежитии гоняет и не знает, что это…Лакомов?!! Понимаю: физики – не лирики… Но фамилией-то соседа можно было поинтересоваться, раз уж он сам об этом …подозрительно молчит.
– Да я же у него спрашивал: ты ни в бригаде Лакомова работаешь? А он: «В бригаде…»
– Так ты же не спрашивал – кем…
– Но я же просил познакомить с Лакомовым… И он …обещал. Никогда бы не поверил, что Виктор Иванович, что Герой…
– … и депутат Верховного совета РСФСР…
– Да, и депутат… И живет в обыкновенном общежитии…
– Ну, да – живет… Ему уже дважды выделяли квартиру. А он… Первый раз отдал парню из бригады. А второй раз – семье с первого прорабского участка. У них, говорит, дети, им жильё нужнее… А я один, мне хватит и койки в общежитии…
Вот он такой, наш Лакомов! И мне, как и ошеломлённому Кудакову, пока не верится, что бригада, в которой работаю – бригада Лакомова. Всех, кто в ней, называют игирменскими мужиками. Игирма – это предыдущая станция нашего строительно-монтажного поезда. При переезде на новое место число работающих сокращается не меньше, чем наполовину. Осваивать необжитые места едут ещё не обремененные семьями, домашним хозяйством молодые люди. С некоторым беспокойством наблюдают они за всесоюзной шумихой, поднятой вокруг привычного им дела. И шарахаются от наводнивших поселок корреспондентов. Да и сами корреспонденты утрачивали всякий интерес к человеку, если на вопрос «Вы не из комсомольского отряда?» – слышали лаконичное «нет»… Несмотря на свою всесоюзную известность, сторонится прессы и сам Лакомов. Подозреваю, меня он принял в коллектив, потому что не успел узнать, что я журналист. Здесь уже, в Звёздном, успел понюхать магистрального пороха – на 519 пикете. Слух об этом, наверное, всё-таки дошел и до Виктора Ивановича. Тогда… спасибо тебе, дорогая …труба – хорошую службу сослужила! И на мой фотоаппарат Лакомов поначалу внимания не обратил. В день прихода первого поезда, оглядев свою бригаду, он засмеялся:
– Фотоаппаратов много. Фотографий нет…
Когда-то я и мысли не допускал, что могу работать у знаменитого бригадира. Месяца три назад – стал иногда подумывать, как о далёкой перспективе. Но набрался смелости и подошел к Лакомову. И услышал негромкий глуховатый голос: «Выходи завтра». Теперь Герой, командир знаменитого отряда, депутат и т.д. и мой “бугор” – это один и тот же человек, который совершенно не соответствует привычным представлениям о людях перечисленных званий и должностей. Его стихия – железная дорога, которая, как поётся, «как ниточка тянется». Вот он как раз и занимается работой, которая позволяет рельсам вытягиваться в струнку, от которой и идёт это песенное звучание. И чем больше времени у него этот процесс занимает, тем лучше у него настроение. Вне работы он, как рыба, выброшенная на берег – трепыхается, шевелит плавниками, глотает воздух ртом… Он готов замереть, раствориться в окружающей среде, чтобы его не видели, не узнавали, что это он, Лакомов – и есть лакомый кусочек для всяких хищников-корреспондентов…
Таёжный антракт.
Приблизилась очередная годовщина Победы…
И вдруг Байков прекратил репетиции. По посёлку поползли слухи: уезжает режиссёр… Надо сказать, что в поселковом клубе «Таёжник» должности такой – режиссёр – не было. Театром Байков занимался по совместительству с обязанностями директора клуба. Поскольку репетиции заканчивались далеко за полночь, штатным сотрудникам приходилось перерабатывать. Кому-то чрезмерная требовательность Байкова показалась грубостью. Клубные работники пожаловались в постройком. Постройком отреагировал жестко: за нарушение КЗОТа директору вынесли выговор. При этом, конечно, никто не подумал о самом Байкове. О человеке, благодаря которому «Таёжник» после пожара вновь был отстроен и продолжал выполнять важнейшую в молодёжном поселке роль – функцию клуба. О руководителе, который не считался в первую очередь с личным временем – дневал и ночевал в «Таёжнике». И Байков вспылил: ах так, тогда ищите директора сами, я ухожу…
Да, Толя просто устал… Эта усталость начала накапливаться ещё с тех пор, когда он появился в посёлке у помещения, которое клубом можно было назвать с большой натяжкой. Дощатый барак, засыпуха, в которой была прилеплена кинобудка и по вечерам люди смотрели кино… И только он сделал пристройку – фойе, билетные кассы, раздевалку – как случился пожар. Любого специалиста оценивают по профессиональным качествам, которые он демонстрирует, используя механизмы, разные инструменты. А ему ещё и сам механизм надобно построить. И не просто построить, используя подручные материалы – сначала надо было разобрать пожарище. Всем живущим в этот момент в Звёздном повезло, что в этот момент у дымящихся головешек… оказался именно Байков. Другой клубный работник развёл руками и уехал туда, где были условия для работы. А он поднял всех – лесорубов, механизаторов, рамщиков, плотников. Одни валили на просеке лес для клуба, другие на бульдозерах готовили для очага культуры площадку, третьи пилили на пилораме брус… Когда клуб вновь зажёг огни, начальник одного из участков пришёл к директору клуба с предложением переквалифицироваться в …прорабы. Своё предложение Василий Тимошенко основывал на фантастических способностях Байкова налаживать работу на вдрызг расстроенном неперспективном объекте. Но не прошло и года, как работники, для которых образованы рабочие места, закапризничали… И Байков …сорвался. Тут всполошились участники самодеятельности: а как же театр? И денег на обратный билет тебе не дадим. Давай, режиссер, к нам, на трассу. Тебе сейчас просто необходим таёжный антракт. Поработаешь лесорубом, заодно поймёшь, каково нам после полуночных репетиций вставать на работу. И, кстати, на обратную дорогу заработаешь. Повкалываешь с нами на трассе – а там видно будет…
И Байков ушёл в бригаду…
Об этой бригаде я должен сказать особо. Организовалась она четыре месяца назад. Последние километры первого на БАМе перегона – перед мостом через Таюру – отсыпать и укладывать пришлось в спешке. Полотно получилось неровным. В пошедшем декабре уложенные рельсы выглядели, как штормовое море. А на станции Якурим уже были готовы вагоны для пассажиров первого поезда. И чтобы вагоны не завалились на глазах всей праздничной публики, надо было срочно «залатать» зияющие пустоты под шпалами. Подбивочным материалом определили доску необрезную. Выполнить деликатную работу поручили мастеру первого участка выпускнику Винницкого железнодорожного техникума Александру Бондарю. Это был первый выход гарного украинского хлопца на главный путь. Балластом стала необрезная доска. Полуметровые деревянные куски Бондарь с хлопцами – Машковым, Огородничуком, Кондратенко – подкладывали под висящие над полотном шпалы. Первый поезд шёл медленно, со скрипом. Пронзительные звуки на морозе издавал «подбивочный» пиломатериал. В Звёздный поезд дошёл без происшествий. Это было отмечено строительным начальством. Бригаду решено было сохранить, укрупнить, бросить на главное направление. Но тут выявился досадный просчет, который тормозил работы в других посёлках и станциях. И если в первый год БАМа обошлись зимником и вертолётами, то во втором году никакая винтокрылая авиация с потоком материалов справиться не могла. Нужна была надежная на все времена года автомобильная артерия. Её кое-как отсыпали механизаторы. А вот с мостами вышла заминка. Ладить мосты автодорожные были брошены сразу несколько бригад. В их число попала и только что образованная бригада Бондаря. Весной она пополнилась ещё на одного человека. На Анатолия Байкова. В его трудовой книжке появилась запись: «Принят лесорубом 3 разряда в СМП-266». Несколько дней он работал молча. Ребята не приставали с расспросами – пусть режиссёр немного успокоится.
Однажды, в разгар рабочего дня, на золотящийся кряж, срубленный из стволов только что ошкуренных сосен и елей, вскочил Ванька Машков и воскликнул: «Ничего себе – горит! Полыхает!!» Вся бригада встрепенулась, вглядываясь в ту сторону, которую из-под ладони наблюдал товарищ…
…Стояла весна. Снег уже почти сошел, солнце высушило прошлогоднюю траву, но новая зелень ещё не появилась. Время для тайги самое уязвимое. Сухая трава, как порох, вспыхивала от обыкновенного окурка. Деревянные строения – жилые дома, только что отстроенный в основном участниками театрального коллектива клуб «Таёжник», контора СМП-266 – превращались в головешки в считанные минуты. Хорошо еще, что люди успевали выскакивать из огня – пока в посёлке обходилось без жертв. Но огонь уничтожал не только материальные ценности. Вместе с конторой сгорели документация, проекты, деньги в кассе – спасти той зимней ночью почти ничего не удалось. И что самое неприятное – в пепел превратились около пятисот трудовых книжек. Начальник отдела кадров Людмила Григорьевна Шкарадёнок и другие сотрудники вынуждены были в течение целого года вести муторную и скрупулёзную всесоюзную переписку – в Звёздной люди приезжали со всего Советского Союза. Пришлось восстанавливать трудовую книжку и виновницы происшествия – Людочки Языковой. Она должна была в ту злополучную зимнюю ночь предотвратить пожар, так как приняли её в СМП сторожем. Но во время дежурства она заснула, а когда почувствовала запах дыма, огонь унять уже было невозможно… При восстановлении документа сотрудники ОК обратили внимание на то, что Языкова работала в редакции одной из газет в Алтайском крае. Позже выяснилось, что на БАМ она приехала, обуреваемая желанием написать книгу о строителях магистрали. Книгу пока не написала, но благодаря ее …усилиям всё же появились около полутысячи новых книжек. Трудовых … За Языковой прочно закрепилась слава «журналистки». Впрочем, одна строчка, вышедшая из-под её пера, не только облетела посёлок, но и вошла в административные приказы, статьи и книги журналистов: «…И по сему – контора сгорела, как карточный домик». Объяснение своё Люда написала по настоянию начальства и пожарного инспектора сразу после пожара. Наверное, эмоции, которыми в тот момент она была перегружена, оказались сродни творческому вдохновению. Фраза из объяснительной записки действовала лучше всяких профилактических плакатов по технике безопасности… На просеке в палатках ночью даже дежурство устанавливали. Дежурный обязан был не только выполнять работу истопника, но и следить за противопожарным состоянием палатки. Это временное жилище можно было установить и обустроить на новом месте за два часа. Но горела она двадцать минут. Потому-то когда бригада спала, рецепторы, отвечающие за обнаружение дыма, бодрствовали. Они-то однажды и заставили Машкова вскочить с нар…. Оглядевшись – огня нигде видно – он чуть поуспокоился. Светлая полоса от приоткрытой дверцы буржуйки падала на стены и свод палатки. Освещала она и книгу, которую держал сидящий возле печки дежурный. Это был Саша Кондратенко, высокий и сутулый парень по прозвищу Студент. На БАМ он приехал, бросив институт после первого курса – боялся, что пока будет учиться, БАМ построят… Машков ещё раз потянул ноздрями воздух и, чтобы не разбудить спящую бригаду, прошептал:
– Студент, палёным пахнет!
– Знаю… Это мой кед горит… Я от него прикуриваю…
Вот и сейчас, услышав: «…горит!» – бригада вскинулась, готовая бежать на тушение огня. Но увиденным Машковым дымом и не пахло. Да и сам Машков, глядя на встревоженные лица ребят, уже хохотал:
– А ведь поверили… Вот она, могучая сила искусства!
Парни еще оглядывали окружающую тайгу, а Ванька потирал, довольный, руки и, упиваясь произведённым эффектом, кричал: «Посмотри, Байков, на их морды! А то ты вечно придираешься: «Не достает правды жизни, нет убедительности…» А посмотри – вон Рапопорт уже почти тушит, хоть и не видит огня!»
На Ваньку сначала ополчились – какие могут быть шутки с огнём! Но, поостыв, рассудили: искусство требует неожиданных поступков. На Ваньку как обижаться? В этом порыве – вся его натура… Не только убедились, но и прочувствовали до мурашек по спине – угадал режиссер с исполнителем роли Сергея Тюленина! Как он, непоседливый и беспокойный паренёк из Орловской области, подходит к роли молодогвардейца!
О репетиции в разгар пожароопасного периода сразу узнали в посёлке. Значит – спектакль будет! Я, почти уверенный в результате, всё же в выходной остановил попутную машину. Притрассовая дорога, по которой поехал, была нарезана на склоне сопки, над полотном будущей магистрали.
– По по та-та-кой до-ро-ро-ге все пе-пе-чён-ки о-то-то-бъё-ёшь-ёшь… твою…
Слова, которыми комментировал проезд знакомый водитель 132 мехколонны саратовец Коля Копелев, дробились на отдельные слоги не потому, что у него дефект речи. Коррективы в речь весёлого водителя вносила притрассовая автодорога. Свой оранжевый комфортабельный самосвал вёл предельно осторожно, но после относительно ровного участка машина не успевал погасить скорость и машина врезалась в колдобины… Мы все – и водитель, и два пассажира – как мячики прыгали на сиденье. Чтобы не пробить головами крышу, нам приходилось включать свои амортизаторы и группироваться. Пружины кабины и рессоры подвески машины, сделанной в Германии, никак не рассчитаны на дороги Сибири. Мой весёлый водитель, при всём своём уважительном отношении к немецкому автопрому, открывает в конструкции слабые места. Из десяти остановок на ремонт девять приходится на рессоры «Магируса». Увы, великая русская дорога основательно треплет импортную технику. Вносит она и заметные коррективы и в наш великий русский язык… Я лишь потому понимаю Николая, что его не лишённые горести замечания до меня доходят тоже через печёнки … Миновав стиральную доску, мой приятель придирчиво оглядывает нас – не набили ли мы на головах шишек? Вздыхает и переключает скорость. К счастью, дорога состоит не только из колдобин – ровные участки в ней тоже попадаются. Второй попутчик, мастер мехколонны, тоже Николай, по фамилии Пузан, делает философский вывод: из всех дорог самая лучшая – железная…
– Едешь, чай пьёшь и не боишься, что полный стакан расплескается… Ни ямки тебе, ни бугорка.
– И рулить не надо – колея, куда надо, сама доведёт… – соглашается Копелев. Два бойца самого первого – съездовского – отряда, переглядываются, перемигиваются и специально для попутчика выдают плакатное:
– Потому и строим дорогу эту… Пусть люди на поездах добираются куда надо … А нам, куда деваться – так и быть, потерпим эти ямы…
– Ну, теперь держитесь, – предупреждает Копелев, не забывая подкрутить свой лихой казачий ус. Начинается крутой подъём – дорога взбирается на отрог сопки. Машина трясётся от напряжения, скорость падает. На косогоре показался КРаЗ и остановился. Хотя дорога и двухпутная, но дальше проедешь и быстрее доберешься до пункта назначения, если уступишь коллеге, который идёт на подъём…
Выкарабкались… Веселый водитель, как всадник, переходящий на рысь, откидывается назад, расслабляется…
– Сейчас «мост» будем объезжать, вот там «покувыркаемся»…– предупреждает Копелев.
Вот и заостренная доска с намалеванной углём надписью: «Объезд».
За указателем полотно автодороги обрывается. Прямо по курсу в распадке желтеют два массивных ряжа – бригада плотников ладит автодорожный мост. Николай хмурится и не торопится съезжать с дороги. На объездной дуге, почти в точке её соприкосновение с продолжающейся автодорогой, застрял КраЗ – автокран с голубым вагончиком на буксире… С противоположной стороны уже выстроились в выжидательной очереди несколько машин.
– Саня, когда мост сделаете? – кричит Копелев. Лесоруб в штормовке и болотных сапогах, рослый усатый парень, весело отвечает:
– Как только, так сразу!
И продолжает кантовать длинные брёвна. Пакет напиленной доски лежит у ближайшего ряжа.
– С этими мостами – беда, – вздыхает мой водитель и, провожая меня, прибавляет: – Ты ребятам-бондарятам так и передай – водители очень ждут.
Я спускаюсь к сваленным у уже выставленных ряжей брёвнам. Специализированные мостоотряды на такую «мелочь» не отвлекаются – они дело имеют с мостами из железобетона и стальных конструкций. А этот объект из брёвен и досок «лепят» те, кому лесом заниматься сподручнее – лесорубы… Плотники тюкают топориками. Некоторые вооружились лопатами. Для операции по ошкуриванию стволов больше подходит этот, на первый взгляд, не плотницкий инструмент. Горка готовых к укладке в настил бревен примостилась у русла еще не проснувшегося ручейка, как коврига свежеиспеченного хлеба. Апрельское солнце, поднимаясь, всё больше отдает лучей южному склону сопки.
Брёвна ворочает не кто иной, как сам бригадир Бондарь – высокий статный парень лет двадцати двух. Познакомился с ним, когда он был мастером прорабского участка, которая строила жильё, а моя бригада ставила «ноль» для очередного дома. Сейчас он в легкой зелёной штормовке и резиновых болотниках. Остальные лесорубы растелешились до пояса – жарко… Но Байкова среди них нет…
– Он у нас в заготовители подался, – объяснил Машков. – С Огородничуком валят лес для настила…
Знакомлюсь с бородатым мужиком. Это – Борис Коптяев. Его, опытного транспортного строителя – мастера на все руки, прикомандировали к бондарятам, чтобы первый мост не вышел комом… На фоне своих двадцатилетних коллег Борис выглядит пожилым дядькой. Бригада только что приступила к ответственной операции – монтирует мостовой пролет.
– Привыкли руки к топорам, – выхватывает строчку из песни Борис и замолкает, потому что надо попасть в такт движению напарника – Ивана Машкова – и уложить в паз на ряже очередное бревно. – И – раз, и – два…
Бревно тяжёлое, не очень поддаётся.
– Ну-ка, Саша, подмоги!
Это относится к Саше Кондратенко, который сегодня дежурный по кухне. Кухня располагается в передвижной бревенчатой избушке, которая стоит на двух бревнах. У комля брёвна подструганы так, чтобы удобнее было волочить избушку. Её установили рядом с жилым вагончиком прямо в распадке, через который строится мост. Пока варится картошка, Саша успевает посмотреть, как монтируется мостовой пролёт. И сразу же потребовалась его помощь. Высокий угловатый парень с неожиданной грациозностью канатоходца перебирается по уложенному уже бревну на другой конец моста. Небольшого усилия, которое он производит с помощью лома, хватает для того, чтобы тяжелое бревно подвинулось и улеглось в приготовленное ложе.
– Порядок, – одобрительно произносит Машков. Он вонзает топор в ошкуренное бревно. Лезвие входит в мякоть дерева легко и глубоко. – Молодец, Студент.
Саша улыбается и, довольный, убегает смотреть, как варится картошка. Борис достаёт из кармана пачку сигарет, одобрительно смотрит вслед Кондратенко, хитровато улыбается:
– Веселей, ребята, выпало нам мост строить деревянный, а короче – БАМ…
В марте бригада сенсационно вошла в тройку лучших бригад строительно-монтажного поезда. Ведь соперничали «бондарята» с асами транспортного строительства – бригадами Лакомова, Казакова, Куртукова. О строителях мостов заговорили, как о молодом перспективном коллективе. В общем результате отмечали вклад опытного дядьки… Говорили, что работают дружно и весело. В своего старшего товарища Саша Бондарь просто влюблён. К его словам не только прислушивается – воспринимает, как руководство к действию.
Однако, Борис не злоупотребляет доверием бригадира. «Ну, что, Саша, понятно?» – переспрашивает после объяснения, как укладывать брёвна в ряж. Бригадир, конечно, кивает. Коптяев, подводя черту короткого совещания, придает ему коллегиальную направленность: «Всё… Обсудили, решили – делаем!» Фразу сразу подхватила вся бригада. И теперь коптяевское резюме каждый совет у моста венчает. Оно, как печать в документе – если его не поставить, документ будет недействительным.
Коптяев нашаривает в кармане спички, прикуривает. Я наклонился, чтобы получше рассмотреть вырубленный в бревне паз. Такое закруглённое углубление можно лобзиком на фанерке выпилить. И то, если линию разметишь циркулем. Но здесь ни лобзиков, ни циркулей не видно. Неужели всё это делается на глаз и простым топором?! Подошедший бригадир усмехается:
– Не простым. У Бори особенный – …гнущийся топор…
– А пока все ходим в начальные плотничьи классы коптяевской школы, – весело добавляет Машков. – Без уроков Бори нам с этими мостиками пришлось бы попотеть. Хотя мы и стараемся, но гнущихся топоров у нас пока нет…
– Ничего, скоро появятся, – обещает Коптяев. – У меня способные ученики. Вот Ванюшка всё на лету хватает. Если поступит в институт и пойдёт по строительной части, из него толковый инженер получится… И с топором у него никаких разногласий не случается…
Коптяев, хитровато улыбаясь в свою русую бороду, начинает нараспев декламировать…
Как и на всякой новостройке,
Всё начиналось с топора.
Народ съезжался шумный, бойкий,
Всё брали с хода, на ура…
Оглядываюсь на плотников. Машков глазами показывает на Коптяева: здесь рифмы и ряжи – все от бориного вдохновения и топора… Но и сам Иван, похоже, удивлен не меньше моего: может, эти строки, как и строящийся мост, на наших глазах и родились.
А начиналось всё с дороги.
Дороги нет – не быть мосту!
В тайге, где в топях вязли ноги,
Рубили первую версту.
Сноровка здесь в труде куётся,
И все невзгоды победив,
В горниле трассы создаётся
Наш молодёжный коллектив…
И вот уже стоят опоры –
Труда бригадного вершины.
Теперь уж скоро, очень скоро
Здесь по мосту пойдут машины…
Сверкают золотистые брёвна, ещё не припорошенные весенней пылью. Синее небо над головой, рядом – насыпь, по которой скоро пойдут поезда! Вот тебе и молчаливый игирминский мужичок! Стихи, как и брёвна настила, ещё сырые… Вышли на гора – на свет, к незнакомому слушателю – прямо из забоя – с настила, на который скоро станет мостом…
– Благодаря его стихотворному вразумлению, мы последовательность укладки брёвен быстрее усваиваем, – снова смеётся Машков. – А какие у нас вечерами литературные диспуты гудят! Какими советами мы встречаем каждую рифму! Но Боря стоит на своём: от чего в нашем деле танцуем? От топора, от опоры… Чем проще рифма – опора – скоро – тем лучше… И для стихотворения, и для производства…
Машков сияет улыбкой: картинка почти по-Маяковскому: «Сидят папаши. Каждый хитр: землю попашут – попишут стихи!»
У лесорубов, плотников, бетонщиков почему появляется потребность в поэтическом осмысливании своего труда, быта? Да потому что их переполняют такие эмоции, что они в прозаичные высказывания о стройке не умещаются. Но …на вечерах поэзии, где поэты в очередь выстраиваются, чтобы прочитать свои творения, Коптяев не был замечен. Правда, там слушатели чаще морщатся: вроде всё правильно говорится, но не то. Нет внутреннего озарения. И откуда ему взяться, этому озарению, если корреспондент над трассой пролетел, как Тунгусский метеорит! Что с высоты полёта сумел узреть, о том и написал. А трассу, как и вот этот паз, надо прочувствовать изнутри, а потом «вытюкать» гнущимся топориком. Золотые брёвнышки укладываются, как яички в гнёздышки. И в голове потому созреют строки чуткие, для выразительности – рифмованные, что очень хочется осмыслить этот мост, своих товарищей, их роль в общем деле. В феномене этого поэтического процесса надо отметить роль Риммы Казаковой.
О приезде литераторов в Звёздном говорили долго. Искали сборники поэзии Есенина, Тютчева, Рождественского, Евтушенко, Рубцова… И особенно Казаковой – потому, что слышали стихи поэта в авторском исполнении. И гордились тем обстоятельством, что Римма Михайловна слушала их. Местные поэты Романов, Титов, Гусев весь свой стихотворный запас выплеснули. И о первопроходцах, и лесорубах, королях таёжных трасс, и перекурах в кочегарке. Римма слушала внимательно и дипломатично. Но губы всё-таки в некоторых местах её подвели – не все рифмы ей понравились. Стихи звучали в традиционном для подобных слушаний месте – столовой ОРСа СМП-266. Лишь один человек не проявил к Казаковой должного внимания – бригадир Леонид Казаков. И у поэтессы особого интереса к однофамильцу не возникло – Леонид Давыдович на партийный съезд ещё не избирался. Гораздо больше внимания уделила Римма Михайловна фотографиям. Это были местные пейзажи. Вот путеукладчик, укладывающий рельсы в выемке. Он похожий на морской корабль, который мчится в порт, рассекая бугристые океанские волны. Или снег на верхушках елей. Он наклонил дерева, как дымы из печных труб домов посёлка морозный ветерок … Рассказали ей и о медведе-шатуне, который увивался вокруг поселка два года назад… Наверное, под впечатлением этой истории на клочке бумаге что-то быстро написала и протянула мне:
Не ходи, мой милый Федя
С аппаратом на медведя.
Без ружья и без спасателей.
А ходи ты на писателей!
…Оказывается, для того, чтобы выполнить пожелание знаменитой поэтессы, не надо ждать приезда очередного писательского десанта. И о следующем кафе поэтов можно не беспокоиться. Достаточно сесть в попутный автомобиль и приехать в бригаду Бондаря.
Для Коптяева написать четверостишье всё равно, что срубить опору для моста…
С топором, без телогрейки,
Словно дятел – тук да тук!
Целый день без перекуров,
С папироскою во рту.
На дворе – мороз под сорок,
Но не стынут пальцы рук.
На шипы сажаю брёвна,
Разгоняя дремоту…
Мастерам отвес не нужен:
Зоркий глаз, как ватерпас.
Эти радостные будни,
Словно праздники для нас…
Перекур, длившийся, пока горит сигарета, завершился. Снова затюкали «гнущиеся» топоры.
Поистине, если человек в чём-то талантлив, ищи поблизости и смежное проявление его способностей!
– Откуда, спрашиваешь? О моей родине говорят так: «Был у нас один умный мужик, и тот в Москву ушёл …в лаптях…» А я с восемнадцати лет как подался строить ЗапСиб, так до сих пор и скитаюсь по Сибири.
Ах, вот кто по пути последователей великого архангельского земляка пошёл! И уже 22 года колесит по просторам, которыми прирастает российское могущество! Ровно столько, сколько ребятам, с которыми он сейчас работает. И если молодая бригада так быстро освоилась с новым делом, выходит, архангельский мужичок Борис Коптяев не зря покинул родные места. А коль его в эти годы ещё и на стихи потянуло, этого, стало быть, душа потребовала… По тому, как загораются у Бориса глаза, я, кажется, понимаю, где истоки его состояния…
…Потянулись к своим машинам водители – общими усилиями они уже вытащили КраЗ с вагончиком на автодорогу. Подошедшего с предложением помочь бригадира Бондаря завернули обратно: «Ты, Саша, сдавай-ка скорее свой мост, а если каждому помогать, мы ещё глубже уйдём в это болото…» Бригадир пообещал снять знак объезда через пять дней. Ещё одним барьером на дороге станет меньше… А всего с начала года эта я бригада уже выпрямляет седьмой зигзаг притрассовой автодороги.
И, возвращаясь, я думаю о том, что хорошо Байкову будет в этой бригаде…
«Молодая Гвардия»: первый выход к зрителям.
Почему-то волнуюсь, будто мне тоже сегодня выходить на сцену… Тесный зал « Таежника» уже полон, зрители занимают последние свободные места, а стендов о краснодонцах толпиться молодежь. Занавес открыт. На сцене пять колонн в красных сполохах огня. На колоннах портреты молодогвардейцев. На них невольно останавливаешь взгляд, внимательно всматриваешься в открытые лица юных героев.
…У дверей зала вдруг возникает шум: появляются школьники. Магнитофон в руках паренька включен на полную громкость. Это ещё что?! Пританцовывая, мальчишки, девчонки взбегают на сцену.
– Ребята, сегодня мы пригласили вас не на танцы. Мы пригласили вас на спектакль, – раздаётся голос режиссера. Ребята в нерешительности останавливаются. Байков поднимается на авансцену – подтянутый, высокий, строгий. На нём пиджак в клеточку, отутюженные брюки, белая рубашка, темный галстук. Он поворачивается к зрителям:
– Вот такими юными, как эти мальчики и девочки, были участники «Молодой гвардии» в начале войны. И, наверняка, они тоже любили веселиться, танцевать, были среди них и озорники. Но в годы войны, в схватке с грозным врагом они показали, чем сильна советская молодежь, проявили её лучшие качества.
Голос режиссера строг и отчетлив. Кажется, он повторяет общеизвестные истины. Тогда почему такая напряженная тишина в зале?
– Скажите, ребята, кем бы были бы молодогвардейцы сейчас, например, Кошевой?
– Инженером… Ученым… Строителем…
– Ульяна Громова?
– Врачом, учителем литературы!
– Любовь Шевцова?
– Артисткой!!!
– Этим спектаклем мы хотим раскрыть нравственный смысл подвига, – говорит Байков и вместе со школьниками, уходит в зал. Вот оно что: это, оказывается, был пролог! Последнее новшество режиссера, которое стало результатом его бесед со школьниками и ответом на многочисленные «покушения» на «фашистов» в посёлке! Пролог закончился, спектакль, в котором зрителям предложено быть участниками, продолжился.
По ходу пьесы действие несколько раз переносится в зал. То он становится городской улицей, то рынком, то центральной площадью, над которой молодогвардейцы развешивают флаги в городе, а когда народ собирается, чтобы посмотреть на флаги, разбрасывают над городом листовки. Листовки кружатся над полутемным залом. Процесс изготовления этого заказа режиссер проконтролировал несколько раз. В районной типографии невозможно было найти некоторые шрифты, чтобы можно было напечатать факсимиле листовки молодогвардейцев. Но всё равно получилось очень близко к оригиналу. К листовкам жадно тянутся руки, ловят их. Они напечатаны на оберточной бумаги, буквы из разных шрифтов. Листовки поворачивают к свету и вполголоса читают. В зале стоит легкий гул. Слышу, как соседка в слух произносит слова о победе наших войск на Волге, о том, что страна не сдается, мужественно борется с врагом.
…Молчит на допросе в гестапо Иван Земнухов. Он предпочитает смерть честного борца, чем жизнь подлого предателя. Я смотрю этот эпизод, в котором занят Владимир Графов, и вспоминаю зимнюю звеносборку, дорогу в Звёздный. Когда дрезина сломалась, на станцию за тепловозом первым шагнул в черноту морозной ночи самый юный член бригады. Опытные таёжники предпочли остаться в теплом салоне до утра… А начинающий сибиряк Графов почти двадцать километров шагал в самую глухую ночь в поселок Звёздный. Я не отождествляю поступок Графова и подвиг молодогвардейца. Но в характерах много общего: Иван Земнухов писал стихи, они были несовершенны по качеству, но искренни по чувству. Володя Графов тоже пишет стихи. Они тоже нигде не опубликовались, о них знают лишь в нашем коллективе. Стихи не совершенны, Автору не хватает мастерства, но в них есть неожиданные образы, сравнения, они свежи и искренни по чувству.
– Выступает артистка Любовь Шевцова, – объявляет одну из сцен спектакля Сергей Тюленин, а я вспоминаю вечера в Звездном, участниками которых непременно являются Машков и Голянина. Вспоминаю недавнюю репетицию Ивана на автодорожном мосту и слова его старшего товарища…
– Ванюшка – молодец, – любит повторять плотник Борис Коптяев. – Все на лету схватывает, работать в паре с ним одно удовольствие.
Иван Машков едва ли не один из самых уважаемых и любимых людей в поселке Звездный – депутат Усть-Кутского городского совета депутатов трудящихся, надежный друг и веселый товарищ. Но такой и Серёжка Тюленин!..
А исполнительница Любки Шевцовой – Тоня Голянова, комиссар и душа отряда имени XVII съезда ВЛКСМ, обаятельная, душевная девушка, не унывающая в любой ситуации…
Много можно рассказывать и об остальных участниках спектакля – Олеге Минине, Валентине Гирько, Владимире Бочкове, Владимире Заботине, Анатолии Петрунине, Александре Рапопорте, Александре Бондаре, Ярославе Огородничуке. Последние трое работают в одной бригаде монтеров пути, где Саша Бондарь – бригадир. В спектакле принимает участие …вся его бригада. В эпизодах заняты Владимир Снеговой, Алевтина Ермолаева, Александр Тюрин, Александр Кондратенко и Юрий Иванов. О немцах надо сказать особо. В костюмах, которые Байков привёз с Мосфильма, они смотрелись вызывающе безукоризненно. А Рапопорт к тому же так влился в костюм офицера, что о нём иначе, как вылитый немец, не говорили.
Когда спектакль завершился, и зрители после шумных рукоплесканий и выражения эмоций и благодарности разошлись, я попытался найти в зале листовку молодогвардейцев. И не нашёл – всё, что разбросали над «городом» Сергей Тюленин с товарищами, «краснодонцы», то есть – зрители – уходя, унесли с собой.
Зрители ушли, а участники по-прежнему на сцене. В зале царит атмосфера некоего удивления: неужели мы сыграли этот спектакль?! Откуда-то прямо на сцене появился стол, на столе – нарезанные кусочки колбасы, ещё какая-то закуска, «Солнечный брег», а потом, когда выяснилось, что одной бутылки для многолюдного коллектива явно недостаточно, из полушубка Ивана Машкова извлечена ещё одна емкость… Организационная суета постепенно стихает, все ждут, что скажет Байков. Я, признаться, в ходе спектакля потерял его из виду. …
– Я смотрел и слушал спектакль с самого последнего ряда зрительного зала Говорить сегодня много не буду… – произносит режиссёр, и в руках у него появляется коробка конфет: – Вот это Елена Николаевна передала к чаю…
Тишина сразу взбурлилась, как вода, прорвавшая запруду.
– Это же Ассорти, прекрасные шоколадные конфеты!
– Мои, кстати, любимые!
– Постойте, голуби! Вы что конфет не ели? Вот мы их сейчас съедим… И что останется – пустая коробка?!
– Давайте её на память оставим!
– Ну и что за память: обыкновенная коробка, даже не подписанная.
– А где ты видел …подписанные конфеты?!
– Дайте хоть попробовать… Я вот в детстве в огородной бригаде, где работала мама, ел борщ… Одна тётенька сварила. Вкус борща до сих пор помню. И не только вкус – всю бригаду запомнил: она на взгорке стояла, столовая под камышовым навесом. Длинный деревянный стол… И как женщины пели: «Дорога пыльная, и степь ковыльная. И солнце жаркое над головой…» Песню тоже никогда больше не слышал. А запомнил… Может, благодаря именно вкусу того борща…
Воспоминание о борще и жарком солнце приглушило конфетное оживление.
– Да, борщ – это эксклюзив… Но конфеты – это массовое производство. Ассорти в этой коробке ничуть не отличается от других шоколадных конфет! Их на фабрике, на «Красном Октябре», делают. – Но всё-таки эти – особенные: их нам прислала сама Елена Николаевна!
– Именно поэтому надо сохранить!
– А зачем конфеты покупает мать? Чтобы дети ели!
– Да что вы зациклились на конфетах. Всё-таки мы сегодня «Молодую гвардию» сыграли…
Снова на сцене зашумели…
– Стойте, голуби мои! – Иван Машков вскочил на стул и призывно поднял руку. – Чтобы каждый из нас запомнил, что конфеты всё-таки имеют отношение к сегодняшней премьере, Анатолий Сергеевич привёз ещё и письмо от Елены Николаевны. Позволю напомнить вам несколько строк: «Спасибо вам за верность традициям, за огромный энтузиазм, которым наполнены ваши молодые сердца, за целеустремленность и непоколебимую веру в будущее. Мы, матери молодогвардейцев, глубоко благодарны всем, кому дорога память о тех, кто на рассвете своей юной жизни преградил своим сердцем дорогу фашизму и дал возможность торжественно нести из поколения в поколение гордое звание – человек». А от себя скажу. Они ценой своих жизней преградили фашистам дорогу. Чтобы мы строили эту дорогу – нашу дорогу – к новым городам на заре…
– Байков, ты-то что молчиш? Ты и так весь спектакль молчал, мы говорили. Скажи что-нибудь! – заметил Бочков. Все приготовились слушать Байкова.
– Я думаю, нам давно надо выполнить пожелание Елены Николаевны… И съесть конфеты, – начал режиссёр несколько неожиданно. Но все тотчас отметили настроение, с которым Байков заговорил о конфетах – он будто удерживал глубоко в себе неожиданную радость, а она все равно, даже через конфеты, пробивалась наружу.
– И запомнить, что весной 1976 года в клубе «Таёжник» попробовал на вкус, конфету, которой его угостила мать Олега Кошевого… А к тому, что прочел Ваня, к словам Елены Николаевны, я, пожалуй, добавлю… Главное. Спасибо, ребята, за «Молодую гвардию»…
– Вот это в тему! Вот за это и давайте выпьем! – воскликнул Машков.
Никто против ничего не имел…
И Байков, и участники, занятые в спектакле, а особенно те, кто был в зале, в день премьеры 9 мая 1976 года, почувствовали, что «Молодая гвардия» состоялась. Потом будут ещё спектакли перед разной аудиторией. И даже перед пограничниками-дальневосточниками. Но чаше всего «Молодую гвардию» пришлось играть в Звёздном – здесь спектакль выдержал двенадцать постановок. И на каждый раз зал был полный зрителей. Это при населении посёлка в три тысячи с половиной человек! Молодой выпускник Иркутского музыкального училища Дмитрий Самуков, художественный руководитель клуба, «Таёжник» сделал живое музыкальное оформление нескольких спектаклей. За неимением музыкальной ямы оркестр расположили в зрительном зале, у самой сцены…
Когда обсуждали, как назвать коллектив, предложений много не было. На «Молодой гвардии» остановились, едва начав обсуждение. «Молодая гвардия» больше всего нам подходит по духу и по возрасту…
Вскоре после премьеры Байков, захватив фотографии, аудиозаписи, вырезки из газет… уехал в Москву.
Спектаклем, который был задуман в ходе строительства клуба «Таёжник», продолжен в голубом вагончике лесорубов и который предстал перед жителями посёлка в День Победы, подводил итоги своему высшему образованию студент Московского института культуры Анатолий Байков. Защита диплома по срокам совпала с областным смотром художественной самодеятельности. В Иркутском управлении культуры не без удивления вспомнили худощавого парня в светлом плаще, которого телеграмма о проживании в палатках не смутила… Уезжая, Байков без всякой надежд на результат, сказал о смотре своим товарищам по работе:
– Если сочтут нужным нас пригласить, надо бы поехать. Надо просто заявить о себе… Но срывать защиту диплома я не могу. Если вызов придёт, и вы всё-таки решитесь ехать, дайте мне знать…
Вызов пришёл. Для постройкома, в котором ещё улеглись эмоции по поводу ухода Байкова из клуба, это была лишняя головная боль, которую никто не горел желанием брать на себя. И денег на поездку почти четырёх десятков человек не было. Но чтобы потом не объясняться с Байковым, который всё равно узнал бы о пришедшей телеграмме, сказали заглянувшему в постройком Машкову, что денег на поездку нет.
– Если хотите, езжайте за свой счет, – добавил Паша Метлин, председатель постройкома. Эту соломинку он подстелил для себя. На тот случай, если из областного управления культуры потребуют объяснений, почему не отправили коллектив. И Байкову, зная его напористый характер, будет что сказать. Но соломинка, как оказалось, была не простой – волшебной. Она мгновенно превратилась в прочный мостик. Такие превращения случаются, если очень уважаешь своего друга и готов для него совершить усилие через “не могу” – только бы он порадовался. А ребятам очень хотелось преподнести Байкову сюрприз: пока он защищался в Москве, они отстаивали «Молодую гвардию» в Ангарске. Собрались мгновенно. Без особых приключений добрались до места. Нашли в ДК «Современник» комнату оргкомитета смотра и втиснулись туда внушительной делегацией. Это на тот случай, если находчивый Машков всё же не найдёт ответа на заковыристые вопросы, которыми, по предостережению режиссёра, такие события изобилуют… И, оказалось, режиссёр, как в воду глядел…
– И откуда вы все такие, …энергичные? – встретил их вопросом молодой представительный мужчина средних лет.
– Мы с БАМа, из Звёздного! – представил товарищей Машков. Он думал, что в ответ все улыбнуться, станут расспрашивать о дороге, реквизите, числе участников.
– Это из какого ещё Звёздного? – недоумённо воскликнула из-за стола худощавая женщина. Встрепенулась и элегантная дама за вторым столом. Представительный мужчина, который собирался кому-то звонить, но так и остался стоять с трубкой в одной руке, а другой он продолжал давить на рычаг телефонного аппарата.
– То есть как это – из Звёздного? – в какой-то непонятной тревогой установился на них мужчина. – Всё из Звёздного?
– Нет, здесь только семь… Остальные двадцать в вестибюле…
– Значит, решились всё же приехать … – как-то неуверенно произнес мужчина, оглядываясь на одну из дам. – Вы же говорили, Валентина Ивановна…
– Да, Афанасий Петрович, вот телеграмма, что… Мы и бронь…
– М-да… И программа уже свёрстана без вашего коллектива…
– Как – без нашего? Без Звёздного что ли? – спросил Витя Усачёв, высокий красивый парень из Ленинградского отряда. Он в спектакле играл роль подпольщика. – Мы же приехали!
– А где ваш режиссёр? – снова спросил представительный мужчина, поднося к глазам листок, который ему протянула Валентина Ивановна. И, пробежав глазами по тексту листка, не дожидаясь ответа, он сказал. – Ребята, вы там погуляйте, мы сейчас разберемся…
– Ну, что? Куда, в какую гостиницу едем?
–Когда выступаем?
– Вы программу взяли?
– Что – не дали программку? Ещё не напечатали? – посыпались вопросы, когда делегация вышла из оргкомитета. Машков, Минин, Рапопорт, Усачёв молча прошли к сумкам, остальные окружили побывавших в кабинете оргкомитете плотным кольцом.
– Мальчишки, что случилось? – почувствовала неладное Голянова.– Нас не пускают на смотр?
– Ага, “кина” не будет – “киньщик” заболел… – буркнул Бочков.
– Да погоди ты, Боча. Вы толком говорите…
– Мы только что за вон той дверью разыграли последний акт комедии «Ревизор»! – вскинул голову Машков. От того настроения, с каким он отправлялся в оргкомитет, теперь не осталось и следа. Теперь это был маленький ершистый всклокоченный человек…
– При чем тут «Ревизор»?
– Да при том, что мы там только что показали последний акт «Ревизора»… Теперь жюри решают, какое нам присудить место: первое или последнее…
– Ребята, мы же с «Молодой гвардией» приехали, – удивленно проговорила Валя Гирько.
– Объясняю для тех, до кого ещё не дошло. Постройком прислал в оргкомитет телеграмму, что мы не приедем. А мы двери распахнули: «Здрасьте, мы явились!» Если у Гоголя одна только реплика: « К нам едет ревизор!» – столько волнений вызвала, то можете себе представить, что там было, когда они увидели, что мы уже приехали…
– Жалко, что вы этого не видели…– саркастически заметил Рапопорт. – Много потеряли…
– Постойте: потеряли… – высоким голосом перебил молча наблюдавший всю эту картину Володя Графов. – Надо что-то делать. Что же нам сейчас – в Звёздный отправляться? А там спросят: «Как выступили?»
– А об этом пусть спрашивают в постройкоме. Они телеграмму нам вслед дали… – Но мы сейчас в Ангарске…
– И надо дать телеграмму Байкову…
– А что без Байкова – нам слабо?
– Можем… …пива попить и взять билеты на обратную дорогу… Вот это без Байкова мы можем …
– О чем тут говорить: нас даже в программу не включили!
– Вот потому и надо дать телеграмму…
– Дать мы всегда успеем… А что сами на месте можем предпринять?
– Слушайте, мужики, а что если в обком позвонить?
– Молодец, Граф! У кого телефон обкома, который давала Света Сажина?
… В это самое время в Москве Людмила Михайловна Петрова, педагог по режиссуре и актёрскому мастерству Московского института культуры, была приятно удивлена, увидев любимого студента за три дня до намеченной защиты. Она даже вздохнула с облегчением. Весь предыдущий год от Анатолия не было ни контрольных, ни писем. Это не было похоже на лучшего студента курса. На Анатолия она обратила внимание ещё тогда, когда он приехал в институт из Чухломы. Спектаклей народного театра «Современник», которым руководил Анатолий, она не видела, но по тому, какие материалы представлял и как он учился, она могла сделать заключение, что в режиссуру идёт многообещающий специалист. По «Пучине» А.Н. Островского даже спор среди студентов курса возник. Очень уж …экспериментально представил классика русской драматургии Байков! Но тем не менее все признали, что сделал это интересно…
И вот Петрова узнает, что Байков, оставив сложившийся коллектив – народный театр «Современник», отправился…на БАМ. Хотя она уже знает, что непродуманных решений Байков не принимает, её расстраивает его упрямство и нежелание с кем-либо советоваться. Такого специалиста, учитывая его жажду учиться и умение находить выход для трудных положений его с руками и ногами отхватили бы и в центре России. Скорее всего, делает вывод Петрова, он искал наибольшего оперативного простора, невзирая на сопротивление жизненных обстоятельств. Толя был романтиком. Но по его представлению романтика – это не туманы и не запахи тайги и прочий внешний антураж, не только это, во всяком случае. Это целеустремлённое следование к намеченной точке. Это умение хорошо, без писка, делать своё дело. И радоваться крошечным результатам, которые давались трудно. Романтика, это когда не позволяешь себе расслабляться, киснуть, а ещё и другим помогаешь преодолевать трудности, не обращая внимания на собственную усталость… И всё же Людмила Михайловна расстроена: как чухломичи могли …отпустить такого специалиста? И как скажется этот исход от своего коллектива на учёбе студента? На свои опасения она получила спокойный ответ: «Не волнуйтесь, Людмила Михайловна. У меня будет новый театр».
– А он уехал туда, где посёлки еще строились. Говорил, хотел начать с нуля, с первого колышка. Это ему удалось в полной мере – пришлось ему не только режиссурой заниматься, но и восстанавливать клуб после пожара. Когда он приезжал с БАМа, ему целые пресс-конференции устраивали. Были и такие вопросы: «Ты что, в бригаду Бондаря из-за денег ушёл?» Но тут, как мы поняли, было всё-таки другое. Они там на трассе в палатках живут, а он в общежитии и тёплом клубе. А на репетициях приходится кому-то делать внушение, требовать труда определенного. И вот, чтобы ему не тыкали: «Ты сначала поработай на трассе…» – он и пошёл в лесорубы.
Среди своих более старших товарищей он стал пользоваться таким уважением, что его избрали старостой группы. Во время одной из сессий Людмила Михайловна заболела. Но чтобы заочники не отстали от программы, решила принимать экзамены прямо на дому. А корректировала процесс по телефону. Но однажды студенты не приехали. Людмила Михайловна позвонила в институт и услышала, что студенты уже в пути. С заминкой разбирался староста. А когда в конце экзамена попыталась выяснить причину опоздания, услышала, что за задержку они уже получили сполна: «Людмила Михайловна! Мы Толю Байкова боимся …больше, чем вас!»
И всё-таки Людмила Михайловна опасалась: на ее веку были случаи, когда сильные студенты тушевались про защите диплома. Но Байков начинает уверенно, голос у него звонок и взволнован. Так бывают с людьми, когда они понимают важность происходящего события. Лица членов экзаменационной комиссии несколько удивлены: неужели на БАМе не только пробивают просеки, укладывают рельсы, но и ещё успевают заниматься театром?!
– Работая с актёрами-любителями, я вижу, как они по человечески растут, как дорожат правом выходить на сцену, – убежденно отстаивал каждый раздел своего дипломного спектакля Байков. Он говорил о чувствах, с которым выходили молодые участники на сцену, а члены дипломной комиссии видели, как он, режиссер, любит своих актёров. – При разборе состоявшегося спектакля мне нужно сказать о каждой роли, о каждом исполнителе. А в театре почти все участники – сложившиеся, самостоятельные люди. Целый день ворочают брёвна на просеке, строят дома, мосты – то есть занимаются тяжёлым физическим трудом. А , придя на репетицию, превозмогая усталость, работают ещё два-три часа!! Это очень трудно, учитывая, что никто из них не занимался ранее самодеятельностью. Но им нужна не похвала в конце спектакля, а подробный, объективный анализ. То есть – справедливая критика! Без неё он не может ощутить себя полноправным членом коллектива. Он чувствует себя нужным, если ему предъявляешь спрос на самом высоком уровне! Тогда и возникает тот внутренний огонь, который позволяет творить чудеса. Он идёт от ошеломления театром. Я от репетиции к репетиции открываю новые грани возможностей молодых людей, которые пришли в театр. Их сердца всё шире распахиваются для восприятия глубоких процессов в жизни и искусстве… Артисты такого театра не только занимаются эстетическим воспитанием зрителей, но прежде воспитываются сами. Работая над «Молодой гвардией» я испытываю ощущение, как каждый участник спектакля сердцем прикасается к подвигу… БАМ в судьбах многих из них возник как акт творческий, вдохновенный. Гоголь, для которого театр был кафедрой, которая создана для добра, как-то заметил, что правда возвышает слово. Можно сказать, что смелый поступок возвышает душу…
Защита диплома прошла блестяще. Но не успели преподаватели и дипломники порадоваться успеху любимого студента и однокурсника, как он показал телеграмму…
– Торжества по поводу успешной защиты переношу на отпуск, – сказал Байков, показывая телеграмму. – А сейчас вылетаю в Иркутск. Ребята выехали на областной смотр, но там возникли какие-то сложности. Самолёт вылетает вечером. Рано утром буду в Иркутске. А оттуда до Ангарска – сорок минут на автобусе…
Принимая поздравления, новоиспеченный специалист еще не знал, что первый самостоятельный шаг его воспитанников хотя и оказался для них поступком, возвышающим душу, но всё-таки привел их в некоторое замешательство. Высота, на которую они выдвинулись, оказалась котлованом, из которого они не представляли, как выбраться. Но скорая помощь в лице инструктора обкома комсомола Светланы Сажиной уже мчалась из Иркутска в Ангарск. Ребят из Звёздного она разыскала в зрительном зале ДК «Современник». Там звёзднинцы не только исполняли роли заинтересованных зрителей, – смотрели спектакли народных коллективов из Ангарска, Братска, Усть-Илимска – но и сами уже успели …предстать перед строгими очами жюри областного театрального смотра. Правда, пока они выступили только в массовых сценах – в спектакле народного коллектива из Игирмы. Причем сделали это не только из побуждений коллективной взаимопомощи, которая отличает сибиряков вообще, но и чувством конкретной сыновней благодарности. Игирма – это посёлок предыдущей дислокации их родного СМП-266, можно даже сказать – непосредственный родитель посёлка на Таюре. Ещё этот выход был жестом театралов-«олимпийцев», для которых, как известно, не победа является главной целью. Главным было участвовать! Вот теперь точно никто не скажет, что они не участвовали в областном театральном смотре! Светлана знаками позвала сидевшего ближе к проходу Ивана Машкова. В вестибюль вышли нескольких человек. Синеглазая девушка из обкома сдержанно оглядела всех и улыбнулась: и в вестибюле оказался штаб «Молодой гвардии» – отсутствовала только Ульяна Громова. Вместо неё была помощник режиссера Татьяна Буглак, стройная девушка из Северной Осетии.
– Ваш коллектив включён в программу смотра…
– Ура! Молодец, Светлана!– возликовали Машков, Графов и Минин.
– Как тебе это удалось? – спросил удивленный Бочков. – Мы думали, наше участие ограничится массовкой у игирминцев.
– Вы молодцы, что другим помогаете. Но и сами готовьтесь: будете и выступать. Послезавтра, в девять часов утра, во дворце нефтехимиков. Это вторая сцена смотра, ДК «Современник» расписан по минутам даже в ночные часы. Увы, это всё, что можно было сделать. Играть вам, вероятно, придётся при пустом зале. Вернее – только перед членами жюри. Сцена поступает в ваше распоряжение с момента, когда её освободят от декораций спектакля, который начнётся завтра в девять часов вечера. Это значит, вы должны быть там…
– Завтра в девять вечера. Два прогона и целая ночь на подготовку сцены – это же – уйма времени! – потер руками эмоциональный Машков.
– Ещё какая помощь нужна?
– Спасибо, Света… Лично меня ночная репетиция устраивает больше всего, – обрадовался Минин. – Не надо отвлекаться на гостиницу, тратить время и нервы на дорогу …
– И не надо заполнять эти нудные анкеты, – подмигнул симпатичной девушке Бочков. – Где родился, где женился, зачем приехал? Во всех гостиницах одно и то же. А разве мы напишем правду: разыскать и взорвать немецкий штаб?
– А на нашем спектакле наш самый главный зритель будет? – вдруг спросил Графов.
– Кого вы имеете в виду?
– Светлану Сажину…
Девушка улыбнулась.
– Ну, если мне удалось отстоять вас перед суровым оргкомитетом, неужели вы думаете, что я пропущу это представление?
– Братцы, если Света будет, это же для нас …аншлаг в зале!
– Тогда – до встречи, – сказала девушка и пошла к выходу.
– Это хорошо, что у нас есть такие друзья, – глядя вслед худощавой стройной девушке, сказал Минин. – А утром я подумал: почему же всё так темно и беспросветно…
– Мы же русские люди, товарищ Минин! Но в самом беспросветном слове основание или корень – всё-таки свет! И вот пожалуйста: Света. И …свет в конце тоннеля.
…К половине пятого утра прогон сделан, повторены отдельные сцены…
Это, вероятно, было уже бесполезным занятием и напрасной тратой времени. Таня Буглак, помощник режиссёра и фактический руководитель поездки в Ангарск, пришла в замешательство: актеры, привыкшие к небольшой домашней сцене на чужом огромной площадке потерялись и, наверное, растерялись.
– Громче! – требовала Татьяна. Но все равно и удвоенных усилий голосовых связок самодеятельных актёров для такого большого зала было недостаточно.
– Ты послушай, Саша! – говорила она Рапопорту, когда шла сцена заседания штаба «Молодой гвардии». – Если здесь, при пустом зале, полной тишине в центре зала, я не слышу ребят, то что говорить о зале полном и задних зрительских рядах? Там вообще ничего не услышат! А что будем делать с оформлением? Наших декораций на такую сцену просто не хватит!
Рапопорт приуныл. Он прикидывал свои движения, и приходил к неутешительному выводу: чтобы «докричаться» до зрителей он должен вести свои допросы на краю сцены, то есть – стоя спиной к молодогвардейцам. Это не выход. А уж портреты, которые они вывешивают на заднике, совсем утонут на этой громадной сцене! Эти мысли привели в уныние всех участников репетиции.
– Может нам вообще без декораций выступать?
– А ещё лучше – вообще …не выступать! – съязвил Минин. На эту реплику никто не ответил, но она вонзилась во всех участников ночной репетиции больной занозой. Её попытались удалить, но куда бы они ни пошли – в столовую, на спектакль известного во всей Восточной Сибири народного театра ДК «Нефтехимиков», на разбор членами жюри постановок других театров, – она вновь колола. Для принятия решения им оставалось менее половины суток.
И вдруг, на предпоследнем спектакле второго рабочего дня смотра, «молодогвардейцы» начали выходить из зала
– На выход, Фридельевич! – услышал чей-то шепот над ухом Рапопорт. Он вышел и увидел почти всю группу из Звёздного в вестибюле. А в центре плотного кружка возвышался хохолок русой шевелюры Анатолия Байкова!
– Всё, ребята, всё! О дипломе подробности потом. Главное сейчас – подготовиться к своему выступлению! Пока летел, я кое-что придумал, – говорил Байков, попутно отвечая на приветствия подходящих из зала «молодогвардейцев».
Ещё через десять часов Олег Кошевой прошептал после сцены с Радиком Юркиным:
– Это здорово, что Байков приехал.
– Да, как будто нас освободили наши войска…
– Теперь, после двух бессонных ночей нам не надо гримироваться: выглядим мы как будто в эти ночи нас пытали в фашистких застенках… Только бы не перепугать зрителей.
– О каких зрителях ты говоришь, Олег?
– Ребята, если Байков сумел нас вернуть в «Современник», будьте покойны, зрители будут – это точно. Вон ребята из Игирмы уже спрашивали, когда выступаем… И из «Нефтехимика» молодёжь подтянется…
– Тогда мужики и …дамы, надо хоть часок поспать… А то ребята нас не расслышат… – закончил Минин.
Он заглянул в оркестровую яму – там на довольно широкой скамейке уже прикорнул Бочков. Все остальные рассеялись кто по залу, кто нашел место в комнате отдыха, сдвинув стулья.
– Бочков, спишь? – подтолкнув товарища, улёгся рядом Минин.
– Апартаменты – царские, ещё двоих запросто поместим. Зови Машкова…
Но Минин не ответил. Он уже крепко спал. Теперь Бочков ворочался на жесткой скамейке и прислушивался к звукам зала, в котором «отдыхали» почти сорок человек. «А взял ли ты «комсомольский билет?» – подумал Бочков и хотел уж было растолкать Минина. На одном из спектаклей, который они ставили в клубе мехколонны, Минин полез в карман и тогда только вспомнил, что забыл красные корочки, которые вручал, как комсомольский билет. И вместо реквизита выдал реплику: «Завтра, на конспиративной квартире мы вручим тебе комсомольский билет…» Мальчик не растерялся, ответил, как ни в чём ни бывало: «А я завтра зашью его в курточку и буду носить с собой всегда…». Если Минин проспит, кто нас разбудит? Ах, да, Байков приехал! Мысли стали отрывочными. Он услышал, как кто-то совсем рядом, на сцене, отчетливо произнёс: «…клянусь мстить беспощадно за сожженные, разорённые города и села, за кровь наших людей…» – но уже не понял, слышит это наяву или уже во сне видит репетицию …
Но вот скрипнула одна из боковых дверей зала. Все вскочили, как солдаты по тревоге. Проверили реквизит, костюмы. Подпольщик Валько, его играл тезка режиссёра, помощник машиниста тепловоза Моисеенко, похлопал по плечу Рапопорта: «Если б это был новый 1977 год, тебе первый приз за костюм дал бы …» Они посмотрели в зал. В его центре сидели десятка два зрителей. К столикам в центре зрительного зала подошли и уселись ещё десять человек. Чуть поодаль от них уселась светловолосая девушка…
– Света здесь…
– Что, света мало? Всё, что надо включено, – шепотом отозвался Володя Снеговой, играющий одного из полицаев и попутно отвечающий за свет. Слабая, едва заметная полоска света на мгновенье прочертила зал – ещё несколько человек вошло в дальнюю дверь – и снова исчезла.
– Начинаем…
Валентна Гирько произнесла первые слова спектакля…
Когда глаза привыкли к освещению сцены и отсветам настольных ламп, под которыми лежали блокноты членов жюри, разглядели сидящих в дальнем ряду зрителей. Если бы они сидели в милом и крохотном родном «Таёжнике», зал бы уже был заполнен на одну четверть. Татьяна Буглак напутствовала Машкова: «Ваня, будешь разбрасывать листовки в зале, много не бросай. Вручи каждому члену жюри, и, по возможности – каждому сидящему в зале персонально!»
Едва по залу гулко разлетелась последняя фраза, в разных концах полупустого зала раздались хлопки. Члены жюри аплодировали стоя. В ангарской городской газете появился репортаж, в котором один из членов жюри так отозвался о спектакле: «Такого эмоционального напряжения, такой самоотдачи исполнителей мы не видели ни у одного коллектива». Дебют театра из Звёздного был настолько удачным, что жюри единогласно выдвинуло его в один ряд с лучшими театрами Иркутской области…»
Из Ангарска театральный коллектив вернулся в ранге народного театра – победителя областного смотра. Кроме морального удовлетворения это принесло совершенно конкретные и ощутимые материальные средства. Звание «Народный театр» означало, что из профсоюзного бюджета клуб теперь мог получать деньги по двум тарифным ставкам – режиссёра и его помощника. Байков уехал в отпуск – после такой напряжённой работы сразу на …три фронта надо было отдохнуть… Но тут оказалось, что с отъездом режиссёра театральная жизнь в посёлке не заглохла. При чём многие профессиональные коллективы, составляя маршрут своих выступлений, включали Звёздный ещё и потому, что там почва для их выступлений подготовлена народным театром.
В конце одного спектакля, когда действие достигло кульминации, в зале погас неожиданно свет… Зал недовольно загудел и тотчас замолк: за кулисами засветили свечи, вынесли их на авансцену. Конец спектакля «Старомодная комедия» народный артист РСФСР В. Венгер и его партнерша по Иркутскому драматическому театру имени Охлопкова артистка Л. Тимираева доигрывали при дрожащем свете колеблющегося пламени. Зал напряженно слушал, и когда герои произнесли на сцене последние фразы, зал будто бы с облегчением вдохнул, затем послышался радостный гул, и почти разом грянули аплодисменты. Актеры, взявшись за руки, поклонились, в полутьме они не могли видеть лица зрителей, их взгляд безотчетно упирался в языки пламени свечей, которые вдруг забились, затрепетали, будто напуганные напористыми рукоплесканиями. Актеры грустно улыбались, глаза их возбужденно поблескивали. Ими овладело странное чувство, они радовались к успеху спектакля и жалели, что то почти не уловимое единство сцены и зала кончилось, из своих героев они снова превратились в исполнителей.
Из Звездного актеры уехали, как уезжают из дома, в котором остаётся много новых друзей…
На МХАТ, в «Таёжник».
Весть о том, что к нам едет МХАТ, разнеслась по посёлку молниеносно. Она была насколько ошеломляющей, настолько и неправдоподобной. Даже поначалу её восприняли, как шутку: «Держи карман шире – приедут… Да такие театры только по большим городам гастролируют, а гастроли расписывают за год вперед!» Так что спустя несколько часов «шутка» гуляла по посёлку в несколько «модернизированном» виде: «МХАТ не только приезжает, но и остаётся в поселке на целый месяц! А жить артисты будут на трассе в вагончике, в бригаде Бондаря. Днём будут работать, строить дорогу, а вечером – давать представления». Но вот дня за два появилась афиша: А. Гельман «Заседание парткома». В ролях: В. Кашпур, С. Десницкий, М.Зимин, Е. Ханаева и другие… Спектакль состоится 13 июля».
Билеты на единственное представление разошлись быстрее, чем предшествующая весть о спектакле. Байков, дней десять как появившийся из отпуска, сиял, как начищенный тульский самовар.
– Надо встретить, как следует…. Сможешь подготовить буклеты, какие делал для Казаковой – виды поселка, Таюры?
Часа за два до объявленного представления в поселковой столовой слышу такой разговор:
– Моя с работы на час раньше отпросилась – побежала в парикмахерскую причёску делать.
– Надо же! Всё время жаловалась, что время никак не выберет туда вырваться, а тут сразу нашла: в ущерб производству решила выглядеть …красивой?!
– А иначе никак нельзя: в театр собралась! Причина из ряда вон выходящая…
Но напрасно мы выглядывали, выходя поминутно из заполненного зала на дорогу – автобус, на которым должны были прибыть артисты, не появлялся. 13 июля спектакль не состоялся. Мы себя успокаивали: может, не прилетели – нелетная погода. Подождём до завтра. Но и назавтра обещанного афишей МХАТа в поселке не оказалось… Опять, вспомнив первоначальную «модернизированную» весть, кто-то предположил: «Они, наверное, как баянист Казаков, сразу на трассу поехали. Только тот к однофамильцу, а МХАТ – в «театральную» бригаду».
Было жалко двух пропавших в бесполезном ожидании вечеров и напрасно накрученных причёсок. Но и накручивать каждый день по 30-40 километров в одну сторону – такое не все могли себе позволить… Словом, на третий день многие с трассы не приехали. А МХАТ взял да приехал именно на третий день. Но это в основном были поселковые зрители. В зале стулья в проходах не стояли, даже несколько мест в двух последних рядах оставались свободными… Одно из кресел зала пустовало по причине отсутствия Байкова. Режиссёр народного театра два дня караулил МХАТ, но третий день подряд не участвовать в работе бригады строитель автодорожных мостов не посмел себе позволить . Искусство, которое, как известно, требует жертв, но стройка капризы погоды не принимает и частые жертвы не приемлет.
На сцене появились обычные стол и стулья – других декораций не было. Видимо, сам клуб «Таёжник», находящийся в …15 метрах от БАМа, и был той самой декорацией, которая устроила постановщика. Первые минуты актеры с любопытством осматривались в зале. Мне даже хотелось, чтобы самый молчаливый участник парткома Фроловский, встал и посмотрел, раз уж ему так хочется, на фотографии на стене, и чтобы Батарцев (М. Зимин) его нашел в проходе зала и упрёком: «Гриша, где ты?» – вернул бы на сцену и после этого отчитал…
Главный герой, которого играет Владимир Кашпур, показался мне …знакомым. Но не потому, что актёр этот часто играет в фильмах или его я видел в другом спектакле. Показалось, его я видел где-то на БАМе, может даже – в посёлке… Или он кого-то мне напоминает?! А плотный эмоциональный актёр, играющий второго бригадира, никого не напомнил. Он играл … бригадира Комкова. А Комков есть у нас свой. Правда, не бригадир – прораб. В противовес мхатовскому бригадиру – худощавый, интеллигентный человек лет тридцати трёх… Актёры понимали, что вопрос, поднятый на парткоме, злободневен для нашей аудитории, как ни для кого другого. Неполученная премия – повод к серьёзному разговору. Два бригадира, Потапов и Комков, которые выражали своей сутью два противоположных полюса, постоянно пикировались…
Поначалу показалось, что бригадир Комков перегибает палку: кому, как ни ему, члену парткома, поддержать своего коллегу, бригадира? Ан нет: «Ты не умеешь руководить бригадой!» А он умеет. Не привезли бетон? Телеграмма в партком: «Сижу без дела. Бригадир Комков». Хорошо быть передовиком, когда на тебя весь трест и партком вкалывают! А Потапов добивается, чтобы без сбоев работало всё технологическое звено стройки. Бетонный завод, склад, отдел треста… А на складе порядок – как после Куликовской битвы. Нужные двери он там нашёл, но потерял полдня. И после этого просидел много вечеров над расчетами и пришёл к выводу, что трест получил премию необоснованно. Для него родной трест – это цепь, в которой каждое звено должно быть под нагрузкой и не допускать разрыва. Иначе смысл работы всей цепи ставится под угрозу… И вроде – какие вопросы могут быть к бригадиру Комкову?! Его звено – крепость. Но он стоит потому, что в его крепость боеприпасы (т. е. – всё тот же бетон) сбрасывают …парашютом. И группа поддержки в парткоме у него железная (Айзатуллин, Батарцев, Любаев…) Ему не важно, какие причины вызвали задержку бетона. Урвать – вот его принцип жизни… Я сидел рядом с Графовым, Рапопортом, Снеговым. И видел, как ребята покачивали головой, переглядывались, обменивались короткими репликами – упивались актёрским мастерством: хорошо, молодцы, здорово – вот бы и нам так играть! Какой огонь был в их лицах, когда они почувствовали нерв спектакля, поверили, что действие происходит не в мифическом 101 тресте, а на нашей стройке…
И лишь когда шли монологи крановщицы Мотрошиловой – её роль исполняла хорошо известная по многим фильмам артистка Е. Ханаева – на меня нахлынуло что-то вроде нетерпения. Его приходится испытывать, когда в хорошо известном фильме подходит сцена, в которой герой допускает оплошность… Может, потому, что это была очень хорошая артистка из столицы, я не верил, что она – крановщица. Вязальщица городской ткацкой фабрики – ещё может быть… А до кабины башенного крана, при всей филигранной технике, ей далеко. Когда она говорила, я, наверное, морщился и смотрел на других артистов, на зрителей. Но тут мелькнула ехидная провинциальная мыслишка: к-хе, не нравиться …МХАТ?! Ну, ты, парень, совсем оборзел! Да лучшей труппы на этой сцене ты никогда не увидишь! Смотри и, как говорил мой студенческий приятель Семёнов, задыхайся от счастья! А тебе уже кажется, что и Десницкий не совсем убедителен в роли секретаря парткома?! Что в роль соревнования лично он не верит?! Да, это парадокс – его-то герой, секретарь парткома Соломахин – он верит! Ах, тебе подавай первый состав, тебе сам Евгений Евстигнеев нужен в этой роли.… Но, милый мой, театральные гении – они только на столицы распространяются, в нашем магистральном далеке довольствуйся Десницким, Кашпуром, Зиминым! Вот Зимин… Это настоящий управляющий трестом… Слышишь какую бурю аплодисментов вызвали все эти артисты! Так что – вставай, аплодируй, кричи: «Спасибо, МХАТ! Ты помогаешь жить и заставляешь думать…» А к сцене, по рядам зрителей плывут букеты жарков – самых трогательных сибирских цветов! Наш неизбалованный зритель робеет перед МХАТом. Для него подняться на сцену с букетом всё равно, что играть с артистами знаменитого театра… Потому жарки, как чайки, взметнулись в глубине растроганного зала и полетели па сцену над зрительскими рядами. Я смотрю, как эти букетики затрепетали в руках артистов. Посланцы театра, на знамени которого изображена чайка в полёте, в свою очередь отозвались на благодарность зрителей. И вдруг я подумал: на магистрали, которую определяют как второй путь к океану, появилась первая чайка… А коль эта прекрасная птица долетела до нашей таёжной глубинки, значит, берег водной стихии – цель нашей жизни – не так уж и далеко…
Зрители толпятся на деревянной площадке у входа в «Таёжник», не расходятся, ждут МХАТ у оранжевого автобуса. Кое-кто собрался попросить автограф.
– Это невероятно: рельсы у порога! – восклицает «бригадир» Потапов, едва появившись из дверей зала. – Это что – станционные пути?
– Нет, это основной путь.
– Значит, мы играли на самом …БАМе?
– Да.
– Товарищи… Давай сюда, на рельсы! Так, чтобы клуб вошёл в кадр! Давайте дружно, на память. Исторический кадр! Для истории театра нужно!
– И для меня лично! Под крылом нашей Чайки о чем-то поёт зеленое море тайги!
Кроме меня, фотографируют ещё два-три любителя. Когда процесс съёмки закончился, к актеру Кашпуру подошел Саша Рапопорт:
– Спасибо за спектакль, Владимир Терентьевич, и за мастер-класс. У нас в посёлке есть народный театр. Только не все участники смогли попасть – они работают на трассе. Два дня приезжали, оставались в поселке, а сегодня выехали на трассу… Но все мы вас ждали…
– Да, да, мы рвались в Звёздный… Мы знаем, в Москве нам говорили – на БАМе, в Звёздном, появился театр. Это прекрасно… И что – в нем все строители БАМ?
– Основной костяк – да. Но есть и учителя, школьники – они тоже участвуют… У нас прекрасный режиссёр Байков. Мы целую программу подготовили для вас. Думали позавчера ее показать…
– Но – нелетная погода, будь она неладна… А теперь из графика выступлений выбиваться нельзя… Уже объявлен спектакль на Ние… Жалко…
– А можно ваш автограф? Прямо на афише? Это для истории посёлка, для нас ваш приезд – это большое событие.
– Надо на что-то твердое положить афишу…
– И на широкое, – озорно подставил спину «бригадир» Комков. – Подходите, оставляйте, друзья, свои автографы на память… Не забудьте пожелать ребятам и их молодому режиссеру Байкову успехов…
…Через несколько минут оранжевый ПАЗик, отъехал от деревянной площадки клуба «Таёжник». Кто-то из артистов помахал нам из окна оранжевым букетом таёжных жарков…
МХАТовская чайка, помаячив на притрассовой дороге, скрылась за склоном сопки …
(продолжение следует)http://anatoly.irk0.ru/?page_id=1274
Добавить комментарий